— Судя по имеющимся сведениям, во время войны он был одним из самых фанатичных приверженцев императора. В последнее время он ведет отшельнический образ жизни, а список его психиатрических и медицинских отклонений уходит еще во времена, когда его освободили из плена в джунглях Бирмы. Врачи считали, что это временное, а с тех пор как он начал принимать активное участие в жизни обновленной Японии, то Нишитцу считали совершенно излечившимся.
— У него есть жена, семья, хоть кто-нибудь, с кем м могли бы связаться?
Может быть, его удалось бы отговорить от это сумасшедшей затеи?
— Никаких родственников. Все они погибли во время бомбардировки Нагасаки. Так что, если вы ищете мотивы его поступка, то этого, по-моему, вполне достаточно.
— Понимаю, — задумчиво проговорил президент. — Тогда вы больше ничем не можете мне помочь.
— Мне очень жаль, господин президент.
— Конечно. А теперь, с вашего позволения, мне нужно идти, и принять одно из самых трудных решений за все мое пребывание на посту главы государства.
Президент негнущимися пальцами повесил трубку красного телефона, развернулся, и тихо ступая своими теннисными туфлями, направился в зал для чрезвычайных совещаний. Его начало подташнивать от одной лишь мысли о решении, которое ему предстояло принять. Но ведь именно он был главнокомандующим вооруженных сил страны, и ему не пристало уклоняться от своих обязанностей перед жителями Юмы и гражданами всей Америки.
Глава 19
Бартоломью Бронзини был непреклонен.
— Абсолютно, совершенно ни под каким видом, черт побери! — бушевал он.
Внезапно Бронзини вскрикнул и упал на колени. Его скрюченные пальцы скребли придорожную пыль около Большого Дома в резервации Сан Он Джо. Глаза его были широко раскрыты от боли, но Бронзини не видел ничего, кроме каких-то белых полос.
— Аааааа! — вопил он.
Где-то в глубине его сознания, помимо ужасающей боли зазвучал суровый голос маленького азиата, Чиуна:
— Поскольку ты, презренный грек, не понимаешь всей несуразности своего поведения, я готов повторить: предводитель японцев предложил сохранить жизнь детям одной из школ в обмен на тебя. Случившаяся трагедия — дело твоих рук.
И если у тебя есть хоть капля собственного достоинства, ты согласишься на это.
— Я не знал, — сквозь стиснутые зубы выдавил из себя Бронзини. — Я понятия не имел, что все так выйдет.
— Ответственность и продуманное намерение — совершенно разные вещи. То, что ты невиновен, очевидно, иначе ты не удирал бы от японской армии. И все же, ты сделаешь так, как говорю тебе я.
— Прошу вас, мистер Бронзини, они всего лишь дети, — раздался голос девушки. Бронзини узнал ее — Шерил, отвечавшая у него за связи с общественностью. — Все считают вас героем. Я знаю, что вы такой только на экране, но, если бы не вы, здесь ничего бы не произошло.
— Хорошо, я согласен, — простонал Бронзини, и боль ушла. Не постепенно, как это обычно бывает, а в одно мгновение, как будто ее не было вовсе.
Он поднялся на ноги и оглядел свое запястье, но на нем не было ни царапин, ни синяков. Бронзини успел лишь заметить, как низенький азиат прячет руки с необыкновенной длины ногтям в рукава кимоно.
— Я хочу заметить, что согласился не из-за боли, — упрямо заявил Бронзини.
— Какие слова ты будешь нашептывать своей совести, твое личное дело, грек, — презрительно скривился Чиун.
— Мне просто нужно было немного привыкнуть к этой мысли, — продолжал настаивать актер. — И, кстати, почему вы все время называете меня греком? Я итальянец.
— Сейчас, возможно, да, но до этого ты был греком.
— Что значит до этого?
— Он хочет сказать, в прошлой жизни, — объяснила Шерил. — Только не спрашивайте меня, почему, но он считает, что в предыдущем воплощении вы были Александром Македонским.
Бронзини недоверчиво посмотрел на нее.
— Бывало, говорили обо мне и кое-что похуже, — сухо заметил он. Большинство американцев считает, что для съемок в очередном фильме я раз в год выползаю из торфоразработок в Ла-Бри.
— Вы простужены? — неожиданно спросила Шерил. — Мне кажется, что вы говорите в нос.
— Откуда тебе знать? — скривился Чиун.
— Она ошиблась! — воспротивился Бронзини. — Но неважно, давайте лучше побыстрее с этим покончим.
Чиун повернулся к Биллу Реуму, стоявшему скрестив на груди руки.
— Девушка остается с тобой, — сказал он. — Если мы не вернемся, я хочу попросить тебя об одной услуге.
— Конечно. Что я должен сделать?
— Если к тому времени, когда все закончится, я не появлюсь, отправляйся в пустыню и отыщи тело моего сына. Ты должен проследить, чтобы он был предан земле со всеми почестями.
— Обещаю.
— А потом ты отомстишь за нас обоих.
— Если смогу.
— Ты сможешь. На тебе лежит печать силы.
И, ни говоря больше ни слова, Мастер Синанджу подтолкнул Бронзини к стоявшему рядом танку.
— Поведешь ты, — бросил он.
— Что, если они просто убьют нас обоих? — спросил Бронзини.
— Тогда мы умрем, — ответил Чиун, — но за наши жизни им придется заплатить немалую цену.
— Здесь я полностью на вашей стороне, — согласился актер, залезая на водительское место.