— Оберточная бумага был бирюзовая. Я выбрал для нее твой любимый цвет.
— В самом деле?
— Ну, может быть, один из самых любимых.
— Что ж, мне действительно симпатичен бирюзовый — после красного, синего желтого, зеленого и оранжевого. Нет, пожалуй, еще, темно-коричневого.
— Я завязал коробку серебряной ленточкой. На нее мой выбор пал потому, что серебро превосходно сочетается с бирюзой, так тщательно мною подобранной для обертки. Наконец, когда я добыл все это, то целый вечер медитировал, глядя на коробку, и только внутренне подготовившись к столь важному событию, я обернул ее бумагой и повязал сверху ленточку, сделав великолепный узел, который твои детские пальцы разорвали, даже не потрудившись задуматься над вложенным в него трудом.
— Извини. Наверное, я совсем потерял голову в горячке.
Суровое лицо Чиуна слегка смягчилось.
— Может быть, я смогу восстановить этот бесценный подарок, ведь, по сути, он всего лишь символ чего-то значительно большего.
— Чего же?
— Отцовской любви. Ведь я — единственный отец, которого тебе довелось иметь.
— О! — сказал Римо, и наконец, все понял.
— Как я смогу тебя отблагодарить? — спросил он, держа в руках простую бирюзовую коробочку, которая больше не казалась пустой.
— Ты уже это сделал, — мягко проговорил Чиун. — Ведь у меня есть ты, подлинное сокровище Синанджу.
Чиун просто сиял от счастья, и Римо улыбнулся ему в ответ. Казалось, их радость словно осветила всю комнату.
— Это самое лучшее Рождество из всех, которых у меня никогда не было, сказал Римо, ничуть не покривив душой.