Вторжение

– В гости, говоришь, – тихо произнес Юрий Игоревич, но голос его зазвенел, вдруг окрепнув: – Нам таких гостей не надобно. Мы их метлой погоним от границ своих, а сюда не пустим. Евпатий…

Он метнул гневный взгляд на воеводу, словно хотел приказать что-то, но вдруг осекся и кликнул слуг.

– Где Евпраксия? – обратился Юрий к одному из доверенных слуг, что дежурил у дверей и явился по первому зову.

Услышав напряжение в голосе князя, Коловрату вдруг показалось, что не он один думал о том, что Евпраксии угрожает опасность. Впрочем, Юрий мог беспокоиться о другом, – чтобы весть о кончине мужа не достигла ее ушей раньше, чем он сам сообщит ей об этом.

– К заутрене ушла, – сообщил ему слуга, – в Борисоглебский собор, вместе с няньками и наследником.

– С наследником? Одежу мне, быстро, – приказал князь и, когда слуга вышел, обернулся к воеводе. – Вот что, Евпатий, со мной пойдешь в собор. Надо Евпраксию встретить с заутрени и проводить в кремль. Люди с собой есть?

– Есть дюжина ратников, – кивнул Коловрат.

– Еще моих охранников две дюжины возьми и следуй за мной, – приказал князь, которому уже принесли алую меховую накидку. А выходя из зала, добавил вполголоса: – Неспокойно мне. Как бы чего не вышло.

Евпатий задержался в дверях и посмотрел на убитого горем сотника.

– Иди домой с богом, Еремей, князь тебя не винит. Да и не до тебя сейчас уже. Завтра призову – поговорим.

И вышел вслед за князем, не дожидаясь ответа.

Утренняя Рязань уже наполнилась шумами – город вставал рано. С первыми лучами солнца в нем начинала бурлить жизнь. Особенно в Столичном городе, куда они въехали, миновав еще сонный Средний. Туда-сюда сновали мастеровые, скрипели полозьями сани с товаром, опоздавший люд спешили на службы в церкви. Охранникам Евпатия то и дело приходилось конями прокладывать дорогу князю. Юрий ехал молча, насупившись, переживая горе в сердце своем и не желая говорить об этом ни с кем, даже с Коловратом. И тот помалкивал, уважая желание князя. Тяжело ему приходилось. Потерять сына – тяжкое горе. Любой мог впасть в уныние. Но князь Рязани не мог. Ведь сколько всего еще предстояло ему, вот и заглушал он рвущийся из души стон. Но нелегко ему это давалось, ох нелегко.

Вскоре они уже миновали Спасские ворота, повернув направо по запруженной народом улице. А когда подъезжали к Борисоглебскому собору, чей величавый купол над главной башней по золотому блеску было видно издалека, Коловрату показалось, что он заметил какое-то движение наверху. Как раз в той самой массивной башне, возвышавшейся над центром собора. В ней было много сводчатых окон. Одно из них вдруг со звоном растворилось. Да так сильно, что створки ударились о стену и осколки со звоном посыпались вниз. А еще через мгновение он увидел, как на подоконник вступила женщина, держа на руках малолетнего сына. Она замерла на краю, словно вдруг в последний момент передумала. С изумлением Коловрат узнал в ней красавицу Евпраксию, которая прижимала к груди княжеского наследника.

– Господи, – пробормотал воевода, пуская коня вскачь, – что она задумала?

Князь, бросив взгляд в ту же сторону, с криком устремился за ним.

Евпраксия меж тем все стояла на краю, словно молилась, прощаясь со всеми перед прыжком в бездну. И в то же время не решаясь сделать последний шаг в жизни. Коловрат стал кричать ей на скаку и махать руками, чтобы опомнилась, Юрий тоже кричал позади него изо всех сил. И она их услышала. Даже подняла голову. Но вдруг, показалось Евпатию, сзади мелькнула чья-то тень, и княжна качнулась вперед. Сорвалась с подоконника и с криком устремилась вниз, не отпуская от груди младенца. Пролетев с высоты собора немалое расстояние, княжна вместе с жутким звуком рухнула на припорошенные снегом камни мостовой прямо перед главным входом. На глазах у Евпатия и Юрия, что едва успели осадить коней.

У обоих захватило дух от того, что они увидели. Юная красавица Евпраксия лежала перед ними в луже крови, придавив собой ребенка. Оба были мертвы. Князь с воплем соскочил с коня и упал на колени рядом с мертвой девушкой. Он протянул к ней руку и, не веря глазам своим, дотронулся до ее размозженной головы, а потом до мертвого тельца наследника. Вдруг отдернул ладонь и даже вскрикнул, увидев на ней алую кровь. А затем зарыдал в голос и упал на камни, стуча по ним кулаками.

Из собора, прервав службу, повалил народ, но увидев, что стряслось, в безмолвии окружил место кончины молодой княжны. Стон разнесся над Борисоглебским собором[18]. Коловрат, потерявший дар речи, в ужасе смотрел, как собирается толпа, и переводил взгляд то на рыдавшего князя, что обезумел от горя, то на все прибывавших людей.

– Прости меня, княже, недоглядел, – пробормотал он еле слышно, словно говорил сам с собой, и вдруг вспомнил про тень, что мелькнула в окошке. Эта мысль понемногу вернула ему здравый смысл.