Вторжение

Бусыгин был убежден, что война долго не протянется - с годик, от силы полтора, - и он вслух обещал другу:

- Поедом с тобой на стройку, куда-нибудь в Сибирь тебя завлеку. Хоть и называют этот край кандальным да строгим, но для человека там житуха привольная. Край добычливый - что на золото, что на разные камни... Захочешь быть охотником - иди в тайгу, всякой живности полно. А роки - ты бы поглядел, Алошка, какие реки - рыбой кишат... Как начнет икру метать черпаком выгребай. Насолим с тобой кетовой икры, холодненькой ветчинки с чердака - и будем сидеть за чаркой, вспоминать, как я тебя на санях полумертвого вез... Слышь, Алешка?

Но в ответ - только скрип полозьев. Бусыгин снова, придержав лошадь, склонился над Алексеем, как бы отдавая ему тепло своего дыхания, и не увидел ни единой живинки на бледном, бескровном лице. Только приметил: редко падающие снежинки таяли в полуоткрытых губах, на лбу...

- Будешь жить! - вырвалось у Степана. Он прикрыл воротником тулупа его лицо, чтобы не обморозить, встал позади на сани, упираясь ногами в распоры слежек, и пристегнул лошадь. Она побежала тихой рысцой.

Скоро показался полосатый шлагбаум. Регулировщица, девушка в коротко обрезанной шинели, с карабином за спиной подняла флажок и махнула в сторону. "Зачем мне туда?" - подумал Бусыгин и решил проехать мимо шлагбаума не сворачивая.

- Стой! Куда же тебя, дурень, понесло! - регулировщица сорвалась с места, забежала вперед и ловко ухватилась за уздечку.

- В чем дело? - смерил ее уничтожающим взглядом Бусыгин.

- Черт лупоглазый, что ж ты не видишь вывеску? - взмахнула она на указатель. Бусыгин прочитал: "Медсанбат". Стрелка показывала в придорожный - лес, где под кронами сосен стояло огромное белое здание.

- Мне туда не надо, - равнодушно махнул рукой Бусыгин.

- Вы же раненого везете? - убеждала она Бусыгина, все еще удерживая лошадь.

- Не балуйте, сестричка, лошадь кусачая - свободно можете пальчика лишиться, - отшутился Бусыгин и хлестнул лошадь вожжами. Девушка попятилась, но зажатый в руке повод но выпустила.

К шлагбауму подошла крытая санитарная машина, прибывшая с позиций. Водитель посигналил, потом высунулся из кабины и гаркнул:

- А ну, убирайся со своими санями! Чего загородил дорогу?

- Не пускает... - развел руками Бусыгин, кивая на регулировщицу, и стронул с места, направив лошадь в объезд шлагбаума.

Из кабины санитарной машины тем временем вылезла и зашагала к саням женщина в белом халате, натянутом поверх шинели. Это была Наталья Кострова. Она приблизилась к саням, взглянула на прикрытого тулупом раненого, спросила:

- Куда везете товарища?

- Теперь этой докладывай, - в сердцах проговорил Бусыгин. Отцепитесь! Некогда мне...

- Постоите, не кипятитесь, - спокойно возразила женщина в халате, которую Бусыгин принял за врача. - Вон же медсанбат, разве не видите?

- Мне комдив товарищ Шмелев лично наказал доставить раненого во фронтовой госпиталь.

Она шагнула к саням. Степан хотел ее отстранить, но подумал: "А может, пощупает пульс для верности. И вазелинчику даст, чтобы лицо ему смазать. Морозяка-то!.."

Наталья осторожно приподняла воротник тулупа, взглянула на сине-бескровное, будто подернутое пеплом, лицо - и остолбенела. Испуг лишил ее на миг чувств и движений... А человек, лежавший в санях, будто почуял ее близость, приоткрыл веки. Уловив его взгляд, полный страдания и обиды, Наталья покачнулась, в сознании все сдвинулось, поплыло куда-то прочь. Наталья подняла руки, как бы ища на кого опереться, пошатнулась и стала опускаться на край саней.

- Алеша... - сквозь рыдания вздрогнул и оборвался ее голос.

Степан переполошился, узнав, что она и есть жена друга - Наталья. "Алексею сейчас но до этой встречи, которая ранит и без того раненого человека". Бусыгин поднял Наталью, взглянул ей в глаза и резко сказал:

- Возьмите себя в руки... Возьмите... Я все знаю...

Наталья что-то говорила, но голоса не было, и она только шевелила дрожащими губами.

Дернулись сани. И Наталья вдруг почувствовала, что будто отнялось у нее от груди самое дорогое и некогда близкое... Не помня себя вскрикнула, пыталась удержать сани, но упала, лишь успев схватиться за перекладину спинки, и ползла волоком, пока не отнялись захолодевшие и ослабленные руки...

Алексей Костров лежал с открытыми глазами. Над ним простерлось низкое, сумрачное небо в дымных подпалинах. Перед затуманенным взором оно, казалось, уходило на запад и медленно тлело.

"Черт знает, как все это не вовремя", - думал он, стиснув зубы, заглушая этим боль. Мысль, как сложится его жизнь с Натальей, не шла на ум: ему только виделось ее перепуганное, залитое слезами лицо.

А Наталья, трудно овладев собой, поднялась и стояла на обочине. Угрюмая, придавленная горем, глядела она вслед удаляющимся саням.

Два скользких и непрочных следа, проложенных полозьями, тянулись далеко, все еще не сходясь вместе и не сливаясь в одну общую дорогу. И Наталья тревожно думала о своей неверной, путаной дороге. И как знать, сжалится ли над ней судьба, найдет ли она свою долю?