Вторжение

- Наверное, ты красивая, Наталья?

- Не всегда, - задумчиво отвечает она.

- Если когда-нибудь бываешь красивой, значит, всегда. А я вот совсем некрасивый...

- Неправда, Афанасий, люди не бывают совсем некрасивыми. В каждом есть что-то особенное, привлекательное. - А сама думает: "Конечно, есть и совсем некрасивые. Только, к сожалению, поздно понимаешь это". - Что ты не спишь. Афанасий? Поздно уже. Завтра поговорим. - Наталья пожимает его большую ладонь и уходит.

Недалекая стрельба все сильнее и сильнее. "Скоро рассвет, - думает Наталья. - Наверное, еще раненых привезут. Надо отправить в медсанбат тех, что перевязаны". Она надевает шинель, поверх нес - белый халат и выходит из палатки. Ветер утих. Кругом снег, величественный и спокойный. "Небо черное, как на юге, - думает Наталья. - И Полярная звезда, и Венера..."

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Наталья не сразу отыскала землянку начальника штаба полка. Больше часа блуждала она по лесу с санками-волокушами, расспрашивала у солдат, язвительно оглядывающихся вслед, пока не встретила связного из штаба, белобрысого, остроносого паренька, оказавшегося на редкость стеснительным, вежливым и проводившего ее до самого хода сообщения, прорытого под откосом.

- Может, вас ввести? - держа руку у шапки-ушанки, спросил связной.

- Нет, нет, я сама! - замахала вязаной перчаткой Наталья. Оставила у входа санки и по земляным ступенькам тихо сошла вниз. Перед тем как открыть дверь, заколебалась. Последние дни она редко виделась с Петром Завьяловым и даже в эти редкие дни, идя к нему тайно на свидание, испытывала чувство тревоги и неодолимого желания скорее с ним встретиться. Но, наперекор желанию, неизъяснимо тягостное чувство удерживало. "Зачем идти? Ты уже получила серьезное внушение. Не тебе ли сказал комиссар, что надо бросить эти бабьи шалости? Разве этого мало?" - говорил ей холодный голос разума. "Подумаешь, указ мне! - мысленно отвечала Наталья этому голосу. - Я вольна в своих поступках. И если человек, которого я полюбила, не потерял веры, значит, и мне он дорог. Я хочу быть свободной в личной жизни, и никто мне не запретит". Наталья отвела с лица волосы, подоткнула непослушные пряди под шапку и решительно отворила дверь.

Завьялов склонился над столом и сосредоточенно глядел на топографическую карту. Конечно, он слышал, что скрипнула дверь и кто-то вошел, но не обратил внимания, даже не взглянул. Наталья ждала, что будет дальше. Петр поводил цветным карандашом по карте, потом потянулся рукой на край стола к блюдцу, в котором лежали ломтики лимона, посыпанные сахаром, положил один ломтик в рот и только после этого поднял глаза, произнес:

- Доклады... - поперхнулся, увидев Наталью, и заулыбался, шагнул навстречу. Помог раздеться и всему дивился, все находил в ней приятным: отметил, что и шапка-ушанка ей к лицу, и шинель ладно сидит, хотя, впрочем, топорщится сборками на ее гибком теле, а вот гимнастерка по талии - просто загляденье!

- Да ты что, впервые на мне все это видишь? - удивилась Наталья.

- Женщины любят, чтобы им льстили.

- Откуда у тебя такие познания? - ревниво спросила она.

Он не ответил.

- Нет, ты все же скажи - откуда?

- Не пытай... Лучше посмотри... - взяв ее под локоть, Петр пытался провести к столу.

Наталья не сошла с места.

- Признайся честно, тогда посмотрю...

Петр развел руками и с нарочитой грубоватостью поддел:

- Если редко будешь приходить, то, пожалуй, подвернется другая... Упустишь...

Он ждал, какое действие произведут на нее эти небрежно и почти опрометчиво сказанные слова. Наталья не вспыхнула, она лишь сощурила глаза и ответила презрительно:

- Мне упускать теперь нечего. Я только жалею о потерянном времени, запальчиво сказала она. - Вам, мужчинам такого пошиба, только бы срывать... цветы... Вот и вся ваша грубая механика. - Выпалив эти слова, она шагнула к лежащей на кровати шинели, уже надела было шапку, но Петр загородил ей дорогу.

- Глупышка моя! Ты стала такой раздражительной! Шутки не понимаешь. Мы действительно с тобой давно... сердце к сердцу... И это не потерянное время. Нет! Если же я позволил себе намекнуть на других женщин, то этим хотел вызвать в тебе ревность. Еще больше приблизить к себе, пойми!.. - Он тихо верещал, готов был и впрямь осыпать ласковыми словами, и Наталья, сперва трясясь от негодования, сбавила пыл и в конце концов усмирилась. Присела на чурбан возле печки. Она грела руки, поворачивая узенькие ладошки, пахнущие йодом и спиртом. А Завьялов, выжидая, пока совсем не потухнет в ней чувство обиды ("Черт меня дернул так распалить ее!"), прошелся к столу и опять склонился над картой.

- В стратегию вот ударился. Разрабатываю сражение, - рисовался он перед ней во всем - в манере держать себя то самонадеянно-гордо, то совсем униженно, и даже в разговоре о служебных делах.

Не раз в сердце Натальи закрадывалось сомнение, что есть в нем что-то неискреннее, поддельное. Но женское сердце отходчиво. Наталья хотела видеть в нем только доброе, красивое и даже порой невежливым, грубым поступкам старалась найти оправдание.