Второй выстрел

— На самом деле, — прямо сказал я, — оно превращает меня из единственного человека, имеющего очевидный мотив для убийства, в единственного из присутствующих в доме включая даже Джона, — у кого этот мотив наиболее слаб.

Джон буквально подскочил от удивления.

— Черт возьми, Сирил, а ведь вы совершенно правы, воскликнул он с таким неподдельным удивлением, что было ясно, что ему самому столь очевидный факт до сих пор даже не приходил в голову.

— Тогда тем более я должен это услышать, — решительно сказал Шерингэм. Слушайте, давайте примем компромиссное решение. Допустим, я соглашусь — если приду к выводу, что Скотт-Дейвис действительно был таким негодяем, каким вы его изображаете, — рассказывать полиции только о тех фактах и теориях (ежели таковые возникнут), которые помогут доказать невиновность Тейперса. Однако если ваши доводы меня не удовлетворят, я поступлю по собственному усмотрению. Такие условия вам подходят?

Мы с Джоном переглянулись.

— Тогда окончательное решение останется за вами, заметил Джон. — В таком случае это будет уже не суд присяжных, пусть даже состоящий из трех человек, Это будет единоличное, а вовсе не коллегиальное судейское решение. Вы берете на себя огромную ответственность, Шерингэм.

— Ответственность меня не пугает. По-моему, я не уступаю ни по интеллекту, ни по здравому смыслу обычному суду присяжных. — Если Шерингэм и испытывал в чем-то недостаток, то явно не в самоуверенности.

— В таком случае, я склонен согласиться, — ответил Джон, покосившись на меня.

— Принято, — подтвердил я.

Мы помолчали минутку, а затем одновременно сменили позу, как будто приняли важное решение и могли теперь двигаться дальше.

— Постойте, — заметил Шерингэм. — Здесь есть одно "но", однако весьма существенное. Предположим, что доказательство невиновности Тейперса окажется доказательством вины кого-то другого?

— Тогда лучше о нем умолчать, — тут же ответил я.

— Хм... — Шерингэм почесал в голове в откровенной растерянности. — Скажем, может получиться так: допустим, версия твоей невиновности окажется версией чьей-то вины.

Я подумал над этим.

— Что ж, против этого я не возражаю, если не будет прямых доказательств.

— А как насчет косвенных улик, подтверждающих версию?

— Вот тут я не уверен... — заколебался я.

— Не будьте дураком, Сирил. — вмешался Джон. Он повернулся к Шерингэму. — Мы еще даже не знаем, располагает ли полиция сведениями, которые, как она считает, доказывают виновность Пинкертона. Или хотя бы достаточными для его ареста. Если так, то наша главная задача раздобыть доказательства его невиновности, даже если это будет означать предоставление улик против кого-то другого, до тех пор (если Сирил не изменит своей идеалистической позиции), пока это самое контрдоказательство не сможет служить фактическим подтверждением чьей-то вины. Вы вольны выдвигать любые теории относительно виновности любого человека. Полиция обычно не разглашает такие вещи и никого ими не шантажирует. Если приходится выбирать между подозрениями полиции и свободой Сирила, пусть полиция подозревает кого хочет, пока у нее нет доказательств. Это отвечает вашим пожеланиям, не так ли, Сирил?

— Да, — подумав, ответил я. — Да, думаю, с этим я могу согласиться.

— Что ж, твоя шея, тебе и решать, Тейперс, — не к месту развеселился Шерингэм. — Ну вот, наконец-то мы разобрались, — чего хотим. Хилльярд, пожалуй, вам придется рассказать мне все сначала, только на этот раз ничего не упуская.

— Надо ему все рассказать, — заметил я Джону. — Даже то, что вы мне говорили по секрету о взаимном алиби.

Джон кивнул.

— Да, черт возьми, конечно! — резко сказал Шерингэм, расплющивая окурок своей сигары и доставая из кармана трубку. — Вообще-то давно пора. Теперь вы должны рассказать мне все в мельчайших подробностях. Сначала вы, Хилльярд, потом Тейперс, потом мы будем обсуждать все это вместе до полуночи. Этого хватит на сегодня, а завтра мы продолжим и посмотрим, что нам удастся раскопать. И, кстати, надо будет хотя бы на время оттянуть попытки инспектора упечь Тейперса в тюрьму, если он действительно тешит такую мысль. Ну же, поехали.

Несмотря на грубоватую манеру его речи, решительный настрой Шерингэма был достоин восхищения. Я почувствовал, что снова оттаиваю по отношению к нему. По крайней мере, его несгибаемая уверенность в своих силах была для меня крайне необходима.

Настолько необходима, что я нашел в себе мужество признаться в том, что в глубине души испытываю настоящий ужас перед происходящим.

Дознание по делу Скотт-Дейвиса было назначено на завтра, на одиннадцать часов утра. У меня было нехорошее предчувствие, что полиция попытается выдвинуть против меня серьезное обвинение (насколько серьезным оно будет, можно было только догадываться), чтобы заставить присяжных вынести вердикт о преднамеренном убийстве, и в этом случае я буду немедленно взят под стражу. Я отчаянно стремился избежать ареста, пока дело не примет благоприятный для меня оборот, и об этом я теперь честно сказал Шерингэму.

К моему ужасу, он пессимистично оценивал мои шансы на тот момент.