Второй сын

Правда, она не утратила другой своей способности – или умения, или дара, Гисла не знала, как это назвать. Она по‐прежнему проникала в чужие мысли, когда пела. Она поняла это, когда Элейн села к ней на кровать и сжала ее левую руку. Гисла успела пропеть всего несколько слов, и ее голову неостановимым потоком заполонили мысли Элейн. То, что когда‐то открыла в ней руна – если, конечно, все дело было в руне, – хранилось теперь под свежим шрамом у нее на ладони.

Когда рука чуть зажила, она попробовала заново начертить на ней так хорошо ей знакомую духовную руну. Но резать кожу левой рукой было гораздо сложнее, чем она предполагала, а боль в едва зажившей ладони показалась ей нестерпимой.

Сделанные ею порезы воспалились, и она мучилась с неделю, но потом Айво попросил показать ему рану. При виде гноившихся струпьев он проклял норн и короля, но едва он начертил свои руны и пробормотал нужные слова, как рука снова начала заживать.

Оставаясь одна, она чертила духовную руну на земле – она хорошо помнила форму руны, углы, под которыми расходились ее линии, но не знала, с чего начать. Руны нельзя рисовать как попало, но духовная руна считалась запретной, и она ни у кого не могла о ней спросить.

Поначалу она боялась, что Хёд решит, будто ее любовь угасла. Потом ее охватил другой, куда более жуткий страх – что с ним что‐то случилось. Два месяца подряд у нее не было месячных, но на третий месяц кровь пошла так обильно, что пропитала ее постель, разбудив ее посреди ночи. Тогда она разрыдалась – но не от облегчения и даже не от утраты надежд.

Она оплакивала еще одну неслучившуюся любовь, еще одну жизнь, в которой ей было отказано. Как раз в ту ночь король, подобно неумолимой судьбе, послал за ней. Пока она битый час пела ему, стоя посреди королевской спальни, пока старалась пением усмирить мучившие его головные боли, у ее ног образовалась целая лужа крови.

Вскоре после этого мастер Айво вызвал ее в святилище, а когда она встала перед ним, смиренно скрестив руки, он сделал неожиданное признание.

– Недавно я понял, что я дурак, – сказал он.

Она недоуменно вскинула брови, но не стала ему возражать.

– Все это время – все эти годы – ты говорила со слепым юношей… а вовсе не со слепым богом.

Она моргнула, не отрицая и не подтверждая его слова.

– Признаюсь, в последнее время я насмехался над твоей находчивостью… ибо сердце мое не болело из‐за тебя.

– Разве оно должно было болеть, мастер?

– Считаешь меня бессердечным?

Он не колеблясь отослал Хёда прочь из храма. Я буду спать спокойнее, когда он уйдет.

– Хранитель пещеры… Арвин… многое мне поведал, когда я велел снять с него колодки. Он верит, что ты ведьма.

– Я никогда этого не отрицала.

Айво фыркнул.

– Он твердил, что ты запудрила всем нам мозги. Но я не верю всему, что он говорил. Он и сам не в своем уме. Он не поблагодарил меня за милосердие, которое я ему оказал. К тому же я отчасти виню его в том, что стало с твоей рукой.

– Он не слишком пострадал?

– Я видел, как он своими ногами вышел за ворота. Уверен, что он покинул гору и встретился со своим учеником.

Она боялась, что Арвин не сумеет отыскать Хёда, и была признательна даже за эти обрывки новостей.

– Арвин говорил, что море тебя выбросило на берег и ты зачаровала юного Хёда. Говорил, что это он привел тебя к Лотгару, – осторожно прибавил Айво.

Она кивнула, и Айво глубоко задумался.

– Это песни? Ты говоришь с ним через песни? – мрачно спросил он.

Она не стала уточнять, о ком он ведет речь. Ей был известен ответ.

– Не знаю. Он… больше не говорит со мной.

– Не знаешь… или не хочешь мне рассказать?

– Не знаю, – повторила она.

– Я хочу тебе верить. Но ты уже обманывала меня.

Она задумалась над тайной, которую хранила, и поняла, что хранить ее больше не было смысла.

– Прежде чем я покинула Лиок, он вырезал у меня на ладони духовную руну. Такую же руну он вырезал у себя на ладони. Когда я пела, он меня слышал, – тихо сказала она.

Ее слова потрясли верховного хранителя. От изумления он разинул рот и сразу стал походить на птенца, которому вот-вот принесут червячка.

– Он использовал духовную руну?

– Да.

– Это запрещено. Это… запрещено. Как… как он… Это запрещено! – забормотал Айво, а потом ударил посохом об пол, но теперь его гнев уже мало что значил. – Покажи, – прошипел он.

Шагнув к его креслу, она разжала изрезанные пальцы и показала ему свою ладонь. При виде следа, оставленного звездой королевского амулета, Айво поморщился. Но рука больше не болела. Зато вид шрама приводил Гислу в ярость.

– Мне нечего тебе показать. Руны нет. Осталась только эта уродливая звезда, но со мной больше нет моего самого дорогого друга.

– Ты не можешь ему доверять. – Айво снова стукнул посохом по каменному полу святилища.

– Но я ему доверяю. И страшно скучаю по нему.

Эти слова словно высвободили что‐то, крепко сидевшее у нее в груди, и она ощутила острую, но… приятную боль. Эта боль принесла долгожданное облегчение.

– Тебе известна история Хёда?

– Да.

– Расскажи мне ее.

– Он был сыном Одина. Братом Возлюбленного Бальдра. Он был слеп.

– Да. Что еще?