Второй сын

Байр попытался объявить о себе, но король Банрууд нетерпеливо его оборвал.

– Вон, – прорычал он, взмахнув рукой.

Советники с облегчением потянулись к выходу. Билг двинулся за ними, на ходу прихватив со стола бутылку и бросив еще один взгляд на Гислу и ее молчаливого провожатого. Байр не двинулся с места.

– Я ос-станусь, – твердо сказал Байр, хотя из‐за заикания его слова и прозвучали не слишком уверенно.

– Ты уйдешь.

Байр даже не шевельнулся. Банрууд шагнул к ним и наотмашь хлестнул юношу по лицу. Воздух у Гислы над головой качнулся, и Байр фыркнул, прикрывая щеку тыльной стороной ладони, но даже не шелохнулся. Король дернулся, собираясь снова его ударить.

– Что мне спеть для тебя, государь? – крикнула Гисла и встала перед Байром. Король опустил голову и уставился на нее налитыми кровью и усталостью глазами.

– Прячешься у женщины за спиной, мальчик из храма? – бросил он.

– Байр говорит, ты хотел, чтобы я тебе спела, – затараторила Гисла. – Я спою все, что попросишь.

Он снова взглянул на нее и отвернулся, но она заметила, что лоб у него блестит от пота. Щека у Байра уже распухла.

Рухнув на трон, король принялся тереть виски и дергать себя за волосы. Он так мучился, что Гисле стало его едва ли не жаль. Но Байра она жалела сильнее.

– Сюда, Лиок, – приказал король, назвав ее по имени клана, который она представляла. – Встань здесь. Передо мной. И пой, пока я не велю тебе замолчать.

Она обернулась к Байру. Он кивнул и попытался ей улыбнуться, но улыбка вышла кривая. Он не подошел следом за ней к королю, но и из зала не вышел.

Она затянула было заунывную песнь разлуки, которая, как ей казалось, несла успокоение, но король, выругавшись, швырнул на пол кубок с вином, и пурпурная жидкость брызнула ей на ступни, на голые лодыжки, не прикрытые ночной рубашкой.

– Только не песнь хранителей, – крикнул он.

– Если не ее… то что же?

– Не нужно слов. Только музыку. Чертову музыку, – буркнул Банрууд.

Она раскрыла рот, сложила губы в кружок и запела. Одну за другой она вывела несколько мелодий, прежде чем король наконец со вздохом облегчения склонил голову к плечу. Тогда она на мгновение смолкла, но он схватил ее за руку и притянул ближе.

– Не молчи, – велел он.

Она снова запела. Ее голос был бессловесной арфой. Пальцы короля сковывали ее запястье, словно кандалами, не давая ей умолкнуть. Широкая ладонь Банрууда прижималась к ее ладони, и его разум внезапно открылся ей – так же, как каменная стена в конце туннеля.

Она его слышала.

Он слишком много выпил. Вино запятнало его мысли, спутало все слова. Но за путаницей звенело отчаяние, сводившее его с ума.

Такое и ее бы тоже свело с ума. Глядя на свои залитые вином ступни, она продолжала петь, выводя все новые и новые мелодии, без слов, только музыку, как велел ей король.

Дрему короля заполняли образы Тени и Альбы. И еще одной женщины. Дездемоны. Дездемона… сестра Дагмара. Мать Байра. Ее черные волосы были спутаны, голубые глаза горели презрением. Лицо Дездемоны превратилось в лицо Байра, и Гисла, отшатнувшись, смолкла.

Ладонь Банрууда сжалась сильнее, и Гисла запела громче, пытаясь не видеть того, чем полнилась его измученная голова.

Там были и другие имена. Другие лица. Мерцая, словно языки пламени, они лизали сны короля, но потом… звон в голове у Банрууда медленно стих, словно уснул. Пальцы разжались, и рука, упав, свесилась с подлокотника трона.

Гисла допела песню. Последние ноты прозвучали так тихо, что лишь чуть коснулись ее губ. Она простояла несколько минут, глядя на спавшего короля, боясь сдвинуться с места. Она так устала, что больше не могла петь. Но король не проснулся, и она осторожно двинулась прочь от трона.

Байр спал, привалившись спиной к стене, прислонив голову к дверному косяку и положив руки на колени. Пока она пела, щека у него стала совсем черной. Она тихо приблизилась к нему, и он тут же открыл глаза. Без единого слова он встал и глянул ей за плечо, на спящего короля. А потом потянул ее за собой к стене тронного зала и провел по туннелю обратно в храм.

Было уже сильно за полночь, ближе к рассвету, но в святилище горели новые свечи. Гисла решила, что их зажгла Тень, и понадеялась, что та уже спит.

– П-пожалуйста, ник-кому не г-говори, – сказал Байр, указывая на свое лицо.

– Почему?

– Им т-только б-будет б-больнее. Они нич-чего н-не могут. – Ему было четырнадцать, на два года меньше, чем ей, но он уже оберегал всех, кто жил на Храмовой горе.

– Но хоть кто‐нибудь может хоть что‐то сделать? – В ней вновь волной поднялись гнев и беспомощность.

– Т-ты с-смогла, – прошептал он. – Т-ты спела. Т-ты его в‐вылечила.

– Это ненадолго. Лучше бы я этого не делала.

Он склонил голову набок, вопросительно поднял бровь.

– Я ему снова понадоблюсь.

Он печально кивнул, соглашаясь:

– Т-ты нужный ч-человек.

– Я привлекла к себе внимание. В этом нет ничего хорошего.

– Н-не ст-тану г-говорить, что это н-не т-так. – Щека распухла так, что улыбка у него вышла совсем однобокой.

– Ты умен, мальчик из храма. И твое заикание не может этого скрыть.