— Ранение в грудь тяжелое. Большая потеря крови, нужно немедленно в госпиталь. Я слышал, к обеду прибудут машины за вами.
— Но жить-то будет?
— Все зависит от него. Молодой еще, должен выкарабкаться.
— Спасибо, что успокоили. Вы не проводите меня к нему?
— Он почти все время без сознания, повидаетесь позже. Если можете вставать, то начинайте собираться.
— Да нищему собраться, только подпоясаться.
— Да вроде барахла у вас много было с собой?
— Так то у ребят, у меня немного, — махнул я рукой на кучку тряпья и ствол в чехле, лежащие в углу палатки.
— Разрешите вас покинуть, молодой человек, служба, — доктор развел руками, — вам что-нибудь нужно?
— Да, хотелось бы умыться, а если можно, то и побриться.
— Пойдемте, я покажу.
С доктором мы прошли к небольшому навесу под березкой, где я обнаружил Мурата. Этот жук уже намылся и набрился и сидел довольный, словно три рубля нашел.
— Аж светишься весь. Чего такой веселый?
— О, командир! Хорошо это, побриться после лазания по болотам. Еще бы баньку, — мечтательно проговорил Мурат.
— В Ленинграде выпросим. Сходим опять к морякам, у них, помнишь, как мылись в прошлом году?
— А то, знатный парок был. Когда выезжаем? — вдруг резко сменил тему Мурат.
— Должны машины прийти, у нас почти все лежачие. Плюс Истомин говорил, охрана будет.
— Ого! Чего так всполошились? Из-за диверсантов, что ли?
— А тебе что, мало показалось? — я недовольно сплюнул под ноги. — Чуть всех на тот свет не отправили, а ты говоришь.
— Да ладно, я так.
— Сейчас в порядок себя приведу, проводишь к парням. Хочу посмотреть сам, как они.
— Да нормально все, лежат, охают, — засмеялся казах.
— Вот ты нерусь, ничего-то тебя не трогает.
— Да я же шучу, командир. Смех жизнь продлевает.
— Ты только в тылу у немцев не шути, понял?
— Виноват. Исправлюсь, — Мурат не мог сдержать смех, да и я тоже.
Пока брился, все высматривал свою сероглазку, так хотелось увидеться. Не повезло. После водных процедур пошел к парням. Всех обошел, со всеми поговорил, но мысли были явно не на месте.
Вот уж пришли машины, бойцы охраны помогли погрузить вещи и нас самих, а Светланки все не видно.
Я, вздыхая, уселся в кузове полуторки, рядом с носилками Зимина. Истомина везли в другой машине. Для него была подана легковушка. Александра Петровича удобно разместили в ней, ну а мы по-простому.
Машины уже начали набирать ход, как я услыхал голос. Господи, пришла все-таки.
— Останови машину, Мазута! — Я застучал в кабину кулаком. Но водитель то ли не слышал, то ли делал вид, и машина продолжала ехать вперед. Тогда я рванулся к заднему борту, казах пытался остановить, но я лишь отмахнулся.
Чуть не кубарем слетев на ходу из грузовика, я кое-как встал и двинул навстречу Светланке. Когда сошлись, обхватил и прижал ее к себе. Закружил как в танце, правда, чуть не рухнул от боли в боку. Видимо, скривило меня не хило, так как Светик изменилась в лице. А я просто впился ей в губы и стал жадно целовать. Я покрыл поцелуями каждый миллиметр ее лица. Она плакала и, обхватив мою голову ладонями, смотрела прямо в глаза. За спиной раздавались крики и сигнал клаксона, мы не обращали внимания ни на что вокруг. Были только она и я.
— Вернись! — говорили ее глаза.
— Обязательно! — отвечали ей мои.
Без слов ясно, не нужна болтовня, когда две половинки находят друг друга. Нас прервали неожиданно, тряхнув меня за плечо.
— Товарищ лейтенант, вас зовут, — позвал меня кто-то.
— Да, да. Сейчас иду, — не оборачиваясь, ответил я.
— Товарищ старший майор ждет, приказано прибыть немедленно к нему, — процедил незнакомый боец, видимо, из присланной охраны.
— Иди, тебе ехать надо. Командир рассердится, — наконец произнесла Светланка.
— Жди! — коротко ответил я и, крепко поцеловав эту чудесную девчушку, зашагал в направлении машины Истомина.
— Насколько? — коротко бросил мне Истомин.
— Очень, — так же коротко ответил я.
— Ну и молодец. Наконец-то! — радостно кивнул головой Петрович.
— Не понял? — удивился я.
— Девчонкам мать нужна. Нет, ты не думай, что они нам в тягость. Просто мама есть мама.
— Да знаю, только вот как она отреагирует?
— Нормально отреагирует. Ты думал, где жить после войны будешь?
— Да разве об этом можно думать? Когда еще все это кончится? Конечно, не думал, — секунду подумав, ответил я.
— Давай ко мне, в Ленинград. Квартиру тебе дадут, обещаю, где-нибудь рядом со мной. Заживем после войны — ух.
— Я так далеко не умею загадывать, уж извините, товарищ старший майор, — сухо ответил я. Все мои мысли были очень далеко от всего этого. Проклятая война, долбаный говнюк с челкой. Эх! Как жить-то хочется.
— Серег, теперь у тебя будет столько стимулов, чтобы жить, и, я думаю, хватит уже тебе самому по вражеским тылам ползать. Зимин поправится, передашь группу ему.
— Товарищ старший майор…
— Я знаю, что я старший майор, смотри, как бы в страшного не превратился. — Заржал, все время издевается.
— Александр Петрович, не делайте этого. Счет у меня к «бесноватому» уж очень длинный. Давайте так, если запорю дело, то хоть под трибунал, а пока буду служить и служить, не жалея сил.