Второй полёт Гагарина

Легко было выбирать слова, представляя, что хотел бы услышать председатель комиссии. Он удовлетворённо кивнул, переходя к анкетным данным, безупречным: из пролетариата, сам пролетарий, получивший квалификацию литейщика. Из семьи, пострадавшей от немецкой оккупации.

- Родители сотрудничали с захватчиками?

Рассказал про повешение брата, про издевательства солдат Вермахта, как Гагарины едва выжили в землянке, выселенные из хаты.

- В Гжатске немцы своим прихвостням разрешали грабить. Те жили несравнимо лучше нас. Но потом пришла расплата.

- Отец служил в Красной армии?

- Никак нет. Инвалид, хромой. В армию не призвали. Старшего брата и сестру немцы угнали в рабство, вернулись вконец больные, долго не могли поправиться. Ненавижу…

- Правильно! Немцам прощенья нет. Последний вопрос. Вы приходитесь какой-то роднёй дореволюционным князьям Гагариным?

- Посмотрите внимательно, товарищ полковник, какой из меня князь! – включил улыбу на тридцать два. – Фамилии у моих крестьянских предков по мужской линии, я думаю, появились не раньше, чем во второй половине девятнадцатого века. Пока были крепостными, часто именовались по имени помещика. Гагариных много, как и Львовых, и всяких там Шереметьевых, если предки гнули спину на барщине ради ненавистных эксплуататоров.

- Связно говорите. Репортёрам понравится.

Он что-то черкнул внутри моей папки и отпустил, подмахнув бумагу на перевод в Москву. Что неожиданно, моя предстоящая стезя называлась «пилот-астронавт», переименоваться в космонавты нам выпало позднее, через несколько месяцев.

Выйдя из кабинета Яздовского, выдохнул и привалился на секунду спиной к начальственной двери. Свершилось! Я – в отряде космонавтов. На пороге полёта в космос!

- Что там? Как он? – немедленно обступили меня лётчики.

- Будьте с ним откровенными. Мужик строгий, но с понятием.

Меня самого это беспокоило не на шутку. Я подогнал анкету и биографию настоящего Гагарина, но не могу подделать его личность. Юрий Алексеевич был экстравертом, исключительно открытым и искренним. Не отягощённым послезнанием о крушении СССР и неизбежной деградации отечественной космонавтики до уровня Роскосмоса Рогозина и после Рогозина. Первый космонавт не догадывался, что всего несколько технических и политических решений, сгубивших сначала советский космический приоритет, а потом и Советский Союз, будут приняты в течение его очень короткой жизни, потому и не переживал.

Я пользовался послезнанием и тяготился им одновременно. Смогу ли что-то изменить? Ни малейшей гарантии.

Не теряя времени, отбил телеграммы командиру авиачасти и жене. В этот февральский день всё оставшиеся лётчики группы разъезжались, но не у каждого было предписание о переводе. С потерпевшими неудачу я не прощался, говорил – до свидания, пробуй ещё, космос велик, кораблей и пилотов потребуется много.

Что характерно, на лицах двух или трёх отсеянных читалось облегчение. За месяц, проведённый в институте, мы практически все ловили слухи или, по крайней мере, отголоски разговоров о неудачах и проблемах – как при полётах ракеты-носителя, отправившей на орбиту первые спутники и станцию к Луне, так и ранних пусках в космос геофизических ракет, о множестве несчастных собак, принявших в космосе мученическую смерть.

Подопытной собакой Павлова, обречённой на убой, вряд ли кто согласился бы стать.

В гостинице, недавно переполненной, стало малолюдно, я пожимал руки парням из других групп, немногочисленным счастливчикам. Вглядывался в лица Быковского, Волынова, Комарова, Леонова, Титова и других, кто войдёт в состав отряда космонавтов. В прошлой жизни был немного знаком только с Алексеем Леоновым, брал интервью и участвовал в нескольких пресс-конференциях с его участием, он – звезда, я лишь представлял армию журналистов, чьи фамилии практически никому ничего не говорят. Сейчас оказался с Леоновым наравне, он, ещё не лысый, но с наметившимся залысинами, вместе с нами, молодыми лётчиками, ожидал приговора Яздовского, а потом Королёва и Каманина о возможности покинуть Землю.

По пути в Луостари меня не отпускало радостное возбуждение. Аллу, как я понял, ровно в той же степени рвала на части тревога, мы немного не совпали в векторе чувств.

- Космос? – спросила она сразу после «здравствуй».

- Да, но на земле. Испытание в наземных условиях техники, предназначенной для космоса. Пилотируемый полёт – дело не завтрашнего дня. И не факт, что с моим участием.

Только тогда, после невинной лжи, был одарен супружниным поцелуем, скинул, наконец, верхнее обмундирование и прошёл в квартиру повидаться с Ксюшей. Наше семейное гнёздышко, где мы провели всего полтора года, успело стать домом, и вот я теперь смотрел на эти стены взглядом человека, скоро уезжающего и не намеренного когда-либо сюда вернуться.