Второй ошибки не будет

– Федя, я принесла в подоле, как ты думаешь, родители простили мне такой позор? Как же, девочка из такой семьи и вдруг мать-одиночка! Папа еще ничего, а мама вела себя со мной как с последней шлюхой. Самоубиться я не имела права из-за Ленки, уйти из дома боялась из-за нее же, оставалось два варианта – или психушка, или ты.

– Да, нелегко тебе пришлось. А я-то думал, что понравился тебе.

– Вообще нет.

– Нисколечко? Я же красивый.

Татьяна покачала головой:

– Ты мне показался мрачным, напыщенным и невоспитанным дураком.

– Спасибо.

– Как есть. Но это было не важно, главное, что, выходя за тебя, я из паршивой овцы и позорной бабы превращалась сразу в уважаемую матрону, а уж кто ты там, какой ты там – плевать с высокого дерева. И потом…

Татьяна вдруг опустила глаза и махнула рукой.

– Что потом, Танюша? Скажи.

– Потом главное было удержать тебя не ради тебя, а ради положения замужней женщины, а когда стало понятно, что у меня не получается родить тебе, я каждый день ждала, что ты уйдешь и я снова упаду на дно, где в качестве брошенки буду полной ложкой хлебать презрение и фальшивую жалость.

– Прости…

– Да ты-то в чем виноват? – Татьяна засмеялась. – Это я жила в страхе, как дура, а когда ты попал в аварию, то даже не знаю, как сказать, будто озарило, что ли… Прозрением бы назвала, если бы это не звучало так пафосно. Короче, я внезапно поняла, что очень мало чем могу в этой жизни управлять. Как ты ни старайся, а мир сильнее, и невозможно защитить любимых от всех его опасностей и соблазнов. И любить себя тоже не заставишь, так что остается? Только молиться за вас, вот и все.

Федор молча смотрел в окно. Ветер усилился, гудел, громыхала старая жестяная крыша на сарае. Скоро должен перестать идти дождь, выпадет снег, слегка присыплет асфальт и фасады, ляжет узкими гирляндами на карнизах и сразу растает – но ждать зиму станет уже веселее. Таня права, у любви слабые руки, ничего она не может ими сделать. Долг может, а любовь – нет.

– Если уж у нас зашел такой откровенный разговор, – усмехнулась Татьяна, – то должна тебе признаться, что я действительно на какой-то момент подумала, что было бы лучше, если бы ты погиб.

Федор засмеялся:

– На какой-то момент?

– И не на такой уж короткий, если честно, – хмуро сказала Татьяна.

Федор притянул ее к себе:

– Ничего, Таня, я тебя прощаю, тем более все жены в глубине души только об этом и мечтают. Мой наставник так прямо говорил, что женское счастье – это похоронить своего мужика, а потом ходить к нему на могилку вместе с подружками.

Татьяна аккуратно сняла его руку со своих плеч:

– Не волнуйся, как только вся эта история закончится, сразу разведемся, обещаю.

– Ты не сможешь простить мне измену?

– Федя, я сама все разрушила. Мучила вас с Ленкой так, что вы меня возненавидели, и совершенно закономерно осталась одна. И теперь у меня есть два пути – или пытаться снова привязать вас к себе силой, против вашей воли, или принять, как есть, и жить с тем, что осталось. У меня интересная работа, любимое хобби, может, котика заведу. Не пропаду, короче.

– Таня, у нас деньги есть?

Татьяна недоуменно взглянула на мужа:

– Есть немного, но все отложено на хорошего адвоката.

– Возьми оттуда и съезди к Ленке в Иваново.

Татьяна встала, и теперь Федор видел только темный силуэт на фоне темного окна. Шумел дождь, а Татьяна барабанила пальцами по стеклу:

– Я думала об этом, – наконец сказала она, – но нет, нельзя.

– Да почему, Тань?

– Получится, снова я у нее что-то вымогаю: «Видишь, Лена, я раскаиваюсь, а если не простишь, то ты уже получаешься плохая, а не я…» Но прощения-то мало, Федя, за поруганное детство и разрушенную психику.

– Какие слова…

– А что, не правда разве? И Ленка полное право имеет сказать: ваше раскаяние, дорогая мама, это, конечно, хорошо, но чем вы компенсируете нанесенный мне ущерб? Вы можете так сделать, чтобы я прожила свои детские годы так, как положено ребенку, без ваших истерик и несправедливых наказаний? Или вы можете исцелить раны, которые мне нанесли, так, чтобы от них не осталось и следа? Ах, не можете? Тогда идите, мама, на хрен.

– Таня, ты перебарщиваешь с самобичеванием.

– Да при чем тут я? Обычная логика – если моя взрослая дочь решила отказаться от меня, то я должна принять это решение, а не пытаться ее принудить пряником, раз уж кнутом больше не выходит.

– Помириться-то всегда можно.

– К сожалению, нет. Прошлого не исправить, по себе знаю. Моя мама тоже, знаешь ли, не сидела сложа руки.

– Верю.

– У меня просто не хватило смелости уйти из дому, но многое я маме так и не простила. Просто я об этом молчу. Как и ты.

– Что я? – не понял Федор.

– Тоже не прощаешь, только виду не подаешь.

Федор покачал головой:

– Нет, Таня. С Ленкой да, ты объективно пережала, а мне обижаться не на что. Ты была хорошей женой.

Татьяна отмахнулась.

– Это правда, Таня, – продолжал Федор. – Ты не изменяла мне, и вообще я всегда мог на тебя положиться. А что любви там какой-то не было, так, с другой стороны, я тебя о ней и не просил.

– Ну да…

– А попросил бы, так дала бы.