Татьяна пришла в платье цвета красного вина, которое очень ей шло, и с новой прической, от которой еще чуть пахло парикмахерской. Мужики в палате оживились и приосанились, как только она появилась на пороге, и Федор улыбнулся:
– Прекрасно выглядишь.
– Спасибо, но это не для тебя.
– Ясно.
– Для сотрудниц. Хоть чуть-чуть омрачить их радость по поводу моего впадения в ничтожество.
– Таня, не могу ничего тебе обещать, но одно знаю совершенно точно – уволить тебя не могут. Трудовой кодекс в нашей стране – это святое, так сказать, последний оплот справедливости. Воскобойникова боятся сильно, но все-таки меньше, чем нарушить Трудовой кодекс, это я тебе как специалист говорю. Ломать на увольнение по собственному, возможно, будут, но если ты выдержишь, то сделать с тобой ничего у вас там не смогут.
Татьяна засмеялась:
– Господи, да кого волнует, доцент я или не доцент? Была жена прокурора, а стала жена зэка, вот где счастье!
– Меня еще не посадили вообще-то, – нахмурился Федор.
– Извини, – смягчилась Татьяна и сменила тему. – Я тебе зразы принесла, поешь, пока теплые?
Федор с радостью пристроился возле тумбочки. Два дня назад ему отменили антибиотики, и сразу вернулся аппетит.
Он быстро заработал вилкой и не заметил, как сожрал все.
– Лучший комплимент повару, – сказала жена, убирая маленькую алюминиевую кастрюльку, в которой носила в больницу обеды.
Федор давно не ел так много за один раз, поэтому устал и лег поверх одеяла.
– Просто божественно, – сказал он, – официально заявляю, что в котлетах ты достигла совершенства, Татьяна.
– Спасибо.
– Слушай, – спросил вдруг Федор, – а почему ты не пошла учиться на повара?
Татьяна, кажется, собиралась уходить, но присела на краешек кровати.
– Правда, Тань, у тебя же реальный талант, – искренне проговорил Федор.
– Да я хотела, – жена улыбнулась краешком рта, – собиралась даже в училище после восьмого класса, но родители не пустили.
– А, ясно… – кивнул Федор, вспомнив своих тестя и тещу.
А Татьяна вдруг разоткровенничалась:
– У нас в роду, сказала мама, прислуги не было и не будет. Я расстроилась, конечно, но делать нечего. Доучилась в школе, потом думала в институт легкой промышленности поступить, только куда там… Во-первых, буду та же самая кухарка, только с дипломом, а, во-вторых, девочка из хорошей семьи должна получить университетское образование, а не абы что.
– А почему поступила именно на исторический?
Татьяна пожала плечами:
– Точные науки отпали сразу, естественные – в полуфинале, география и геология не подошли, потому что там экспедиции, то есть пьянство и разврат, для филфака у папы была слишком скромная должность, вот и осталось – исторический… А мне было все равно. Я тогда мечтала, что выйду замуж, рожу много детей, буду готовить для своей большой семьи – так какая разница, где учиться. Но вот не сбылось…
Федор вздохнул и промолчал, подумав о дочери.
– Но все-таки кормила я вас с Леной хорошо, – жена фальшиво рассмеялась.
– Бесподобно, – без всякой иронии произнес Федор. – На уровне мировых стандартов, а иногда и повыше.
– Спасибо за комплимент, – жена начала быстро выкладывать из сумки пакет с домашним печеньем, рулон туалетной бумаги, чистое белье, прочие мелочи и размещать все это в тумбочке у кровати Федора, – яблоки и кефир я отнесу в холодильник, вот, смотри, синий пакет, подписанный.
– Я тоже в юности мечтал совсем о другом, – вдруг признался Федор, – хотел быть летчиком, совершать подвиги… Даже, наверное, какое-то время был хорошим человеком… А потом оно как-то разменялось на всякую ерунду. Гонялся я всю жизнь за мишурой, а настоящее бросил, ну а теперь что ж… Не вернешься.
– Да, не вернешься.
– А сейчас уже и не понять, когда свернул… Я иногда думаю, что должен был сдохнуть давным-давно – сразу, как война началась. Подумаешь, какой-то дом малютки, да пропади они пропадом, эти дети, своим родителям не нужны, так посторонним людям тем более. Однако нас вывезли в эвакуацию, а после войны обратно вернули.
– Ты помнишь? – удивилась Татьяна.
– Нет, конечно, – отрицательно покачал головой Федор. – Воспитатели рассказывали. Так, какие-то картинки деревенской жизни иногда всплывают – я думаю, что оттуда. Главное, я реально хотел трудиться на благо своей родины, которая меня уберегла, искренний был порыв, без шуток. А теперь сам не пойму, куда все подевалось.
– Повзрослел просто.
– Нет, Таня, – вздохнул Федор, – тут другое. Когда человек в сорок лет брызжет во все стороны комсомольским задором, это выглядит по-идиотски, не спорю. Но есть же люди, которые работают не только ради денег и карьеры.
Татьяна усмехнулась:
– В нашей стране на таких условиях вынуждено трудиться подавляющее большинство.
– Не в этом смысле.
– В таком случае, может быть, для тебя еще не все потеряно. Еще выйдешь из сумерек своего мелкобуржуазного сознания. А со мной все уже кончено.
– Таня… – Федор попытался взять жену за руку, но Татьяна руку отдернула, резко вскочила.
– Не хочу об этом говорить, – отрезала она.
И через минуту покинула палату, наскоро простившись.