Второе пророчество

Рейн безоговорочно отвергал эту жалкую имитацию бытия, выражавшуюся в сиянии неоновых вывесок, в заваленных безвкусными вещами витринах дорогих магазинов, в синтетической пище и напитках, в вульгарно размалеванных доступных самках, за деньги продающих свои тела. Он гадливо выбросил в урну толстый глянцевый журнал, с каждой страницы которого на него взирала очередная ухоженная, умело обнаженная девица, в бессмысленной улыбке которой читалась главная мысль, ставшая девизом этого жуткого мира живых мертвецов: «Не думай, не мечтай, не верь. Потребляй!» И они действительно потребляли всё — деньги, секс, жизни. Потребляли самих себя…

Прибыв в указанный жрецом город, Изгой напряженно вслушивался в отвратительный единый гул, создаваемый грязными, непрерывно жующими, спаривающимися и убивающими друг друга людьми, надеясь услышать что-то необычное. Он рыскал среди пьяной, тупо веселящейся толпы, легко прикрываясь ментальным щитом и не привлекая лишнего внимания. Он шел среди них, но люди его не видели, как не замечали красоты падающего снега, рисунка изморози на стекле, пронзительного молчания темного ночного неба и волшебного сияния далеких звезд. «И они называют себя людьми? — печально изумлялся Рейн, бесшумно скользя в невменяемо беснующейся человеческой своре, окружившей изукрашенную фонариками елку. — Да они не более чем сытое эгоистичное стадо, послушно идущее на убой…» Но внезапно, среди сотен тысяч черных пятен, недостойных называться живыми душами, он почувствовал одну — чистую, безгрешную, изнывающую от одиночества и непонимания… И тогда он обессиленно осел в снег, радуясь и скорбя одновременно, ибо нашел ту, которую искал, поклялся убить, но так хотел защитить…

— Создатели мира, — исступленно молился Изгой, на коленях стоя в рыхлом сугробе и не ощущая источаемого им холода, — зачем вы покинули нас, своих детей? Прошу вас — просветлите мой разум, откройте мое сердце, направьте мою руку… Укажите мне путь к истине и свету, ибо я уже устал от тьмы и злобы, в кои оказался втянут против собственной воли и желания. Я всего лишь крохотный узелок в бесконечном кружеве судьбы. — Он и сам не понимал, откуда взялось это случайное сравнение, тем не менее показавшееся ему очень точным и образным. — Помогите мне, Создатели, не дайте запутаться в паутине лжи и предательства…

Рейн не знал, как и почему попала Она в этот засыпанный снегом город, очутившись настолько далеко от своего родового гнезда, от чалада Чистых, терпеливо ждущего ее возвращения. Семья Фаркаш, несущая в себе кровь рода Сокола, делилась на несколько ветвей, имеющих не менее пяти наследников. И хотя главный из них, Бела, погиб двадцать пять лет назад, дать жизнь будущей чаладанье могли и другие его братья. Именно она — золотая роза лугару, первая девушка, родившаяся спустя много сотен лет после многочисленной череды воинов-мужчин, являлась напророченной хранительницей, пришедшей в этот мир для того, чтобы спасти его от гибели и научить жить по совести, отвергая темную сторону бытия. Всей своей исстрадавшейся от несправедливости сущностью, всей израненной душой Рейн свято верил в возможность свершения третьего пророчества, раз уж второе, предвещавшее ее рождение, сбылось. И это ее он должен убить? Зачем, за что? Изгой увидел эту девушку в кричаще яркой мчащейся на него машине и позвал, пытаясь докричаться до ее спящей памяти, но чаладанья не услышала. Он не сумел разглядеть лицо своей госпожи, ослепленный нестерпимым сиянием ее внутреннего мира — чистого и безбрежного, несущего всепрощение и сострадание ко всему живому… Создатели, да что же такого страшного случилось с этим миром, если исконное добро вдруг стало злом, а давешнее зло окрепло и ополчилось на новорожденное добро? И Рейн судорожно обнимал руками согнутые колени, еще плотнее прижимая их к своей груди, сознательно стараясь занимать как можно меньше места в этом мире, таком чужом и жестоком. В мире, отныне замкнувшемся для него на одной душе, одной девушке, зовущейся золотой розой лугару.

«Возможно ли, чтобы жрец, поручивший мне убийство чаладаньи, ошибался? — Рейн цеплялся за эту маловероятную идею так же настойчиво, как утопающий хватается за соломинку, за последнюю возможность спасения, ища оправдания для себя и для служителя Митры, всегда олицетворявшего неподкупную справедливость. — Или же он преднамеренно перешел на территорию зла, отвернувшись от возможности искупления? Нет, — Изгой содрогнулся всем телом, устыдившись чудовищности выдвигаемого им обвинения, — это невозможно! Зачем же тогда жить мне, всеми отвергаемому и презираемому, если самые мудрые и великие становятся на сторону Аримана, приближая кару небес?» Но все эти выспренние мысли вдруг разом выскочили у него из головы, потому что тишину подземелья внезапно взорвал отчаянный зов о помощи. «Немцы!» — услышал Рейн истошный девичий крик и стремглав бросился вперед, всем сердцем ощутив смертельную опасность, угрожающую ей — его звезде, его розе…