Но еще больше сбивало с толку то, что я теперь точно знал, что щекочущее ощущение на макушке головы и было тем, что вырвало меня из объятий Хосефины. Это было не так, как если бы что-то вышло из моей макушки, — что-то действительно вышло оттуда.
Несколько лет назад дон Хуан и дон Хенаро манипулировали моим восприятием, и у меня появилось невероятное двойственное ощущение: я чувствовал, что дон Хуан навалился на меня и прижимает к земле, и одновременно ощущал, что продолжаю стоять. Я был действительно в двух местах сразу. На языке магов я мог бы сказать, что мое тело сохранило память об этом двойственном восприятии и, по-видимому, воспроизвело его. Однако на этот раз к моей телесной памяти добавились два новых аспекта. Первым было то, что щекочущее чувство, которое я начал осознавать во время моих столкновений с этими женщинами, было тем средством, которое приводило к этому двойному восприятию. Вторым — звук в основании шеи, высвобождавший во мне нечто, способное выходить из макушки моей головы.
После одной или двух минут я ясно почувствовал, что спускаюсь из-под потолка, пока не оказался стоящим на полу. Потребовалось некоторое время, чтобы мои глаза настроились на нормальный уровень видения. Когда я посмотрел на четырех женщин, я почувствовал себя обнаженным и уязвимым. Неожиданно возникло чувство несвязанности или отсутствия непрерывности восприятия. Было такое впечатление, словно я закрыл глаза, и какая-то сила заставила меня обернуться пару раз вокруг своей оси. Когда я открыл глаза, девушки стояли и с открытыми ртами смотрели на меня. Однако каким-то образом я снова был самим собой.
ЛА ГОРДА
Прежде всего, в облике Ла Горды привлекали внимание глаза — очень темные и спокойные. Она, видимо, изучала меня с головы до пят. Ее глаза прошлись по моему телу так, как это обычно делал дон Хуан. Они имели то же спокойствие и силу. Я понял, почему она самая лучшая. Мне пришла в голову мысль, что дон Хуан, должно быть, оставил ей свои глаза.
Она была чуть выше остальных девушек. Когда она повернулась к ним, я отметил ее худощавое смуглое тело великолепную спину и изящные линии ее широких плеч.
Она что-то сказала повелительным тоном, и все трое сели на скамейку прямо за ней. Заслонив их своим телом, она снова повернулась лицом ко мне.
Она была очень серьезна, но без капли мрачности или суровости. Хотя она не улыбалась, но явно была дружественной. Я отметил ее приятные черты: лицо хорошей формы, не угловатое и не круглое, маленький рот с тонкими губами, широкий нос, высокие скулы и черные как смоль длинные волосы.
Я не мог не отметить ее прекрасные мускулистые руки, сцепленные перед собой над областью пупка. Тыльной стороной руки были повернуты ко мне. Я видел, как мускулы ритмично сокращались, когда она сжимала свои ладони.
Она была одета в длинное хлопчатобумажное вылинявшее платье оранжевого цвета с длинными рукавами и коричневую шаль. В ней было что-то ужасно успокаивающее и завершенное. Я ощутил присутствие дона Хуана. Мое тело расслабилось.
— Садись, садись. — Убеждающе сказала она.
Я вернулся к столу. Она показала мне куда сесть, но я остался стоять. Она впервые улыбнулась и ее глаза стали мягкими и сияющими. Она была не так хороша, как Хосефина, и все же была прекрасней всех.
Мы немного помолчали. Объясняя, она сказала мне, что с тех пор как ушел Нагуаль, они делали лучшее, на что были способны и что благодаря своей самоотверженности они свыклись с поставленной доном Хуаном задачей.
Я не вполне понимал смысл ее слов, но когда она заговорила, я более чем когда-либо ощутил присутствие дона Хуана. Это не означало, что она копирует манеры дона Хуана или подражает его голосу. Просто она обладала внутренним контролем, благодаря которому действовала так же как дон Хуан. Их сходство было чисто внутренним.
Я сказал ей, что приехал сюда в надежде на помощь Паблито и Нестора, потому что я то ли слишком медлителен, то ли просто глуп в понимании путей магов. Я был искренним, но все обходились со мной почему-то злобно и вероломно.
Она начала извиняться, но я не дал ей закончить. Взяв свои вещи, я вышел из дома. Она побежала за мной. Не мешая мне собираться, она быстро говорила, как будто должна была до моего отъезда успеть сказать все, что хотела.
Она сказала, что я должен выслушать ее и что она вынуждена ехать со мной до тех пор, пока не передаст все, что Нагуаль поручил ей сообщить мне.
— Я еду в Мехико, — сказал я.
— Если будет нужно, я поеду с тобой и в Лос-Анджелес, — ответила она.
Я понял, что это правда.
— Прекрасно, — сказал я, испытывая ее. — Садись в машину. После секундного колебания она молча остановилась и повернулась лицом к дому. Хлопком сведя ладони, она прижала их к низу живота. Затем повернувшись лицом к долине, она проделала то же самое.