Второе июля четвёртого года

Чехов писал свои бессчетные рассказы и одновременно учился на медицинском факультете. Писать он мог только по вечерам, после целого дня учебы и работы в больнице. Условия для литературных трудов были малоподходящие. От жильцов, правда, избавились. Семья переехала в квартиру получше, но, как писал Чехов Лейкину:

"Я зарабатываю неплохо, а нет ни денег, ни порядочных

харчей, ни угла, где бы я мог работать. Денег у меня ни

гроша. С замиранием сердца жду первого числа, когда получу

из Питера рублей шестьдесят. В соседней комнате кричит

детеныш приехавшего погостить родича, в другой комнате

отец читает матери "Запечатленного ангела", кто-то завел

музыкальную шкатулку, и я слышу "Елену Прекрасную".

Постель моя занята приехавшим сродственником, который то и

дело подходит ко мне и заводит разговоры то о медицине, то

о литературе. А как же, в медицине и в литературе все

разбираются! Ревет детеныш! Даю себе слово никогда не

иметь детей. Французы имеют мало детей, вероятно, потому,

что они рассказы пишут. Новорожденных же надо воспитывать

так: обмыть, накормить и выпороть, приговаривая: "Не пиши,

не пиши, не пиши!"

В 1884 году у Чехова открылось кровохарканье. В семье был туберкулез, как видно, наследственный, и Чехов не мог, конечно, не знать этих симптомов, но из страха, что опасения оправдаются, не соглашался показываться специалисту, - такая мнительность для будущего врача непростительна. Чтобы успокоить мать, он заявил, что кровотечение вызвано лопнувшим сосудом в горле и никак не связано с чахоткой. В конце того же года он сдал экзамены и стал дипломированным врачом. Несколько месяцев спустя он наскреб немного денег и отправился в первый раз в Петербург, куда его давно и настоятельно приглашал владелец "Петербургской газеты" богатый издатель Суворин, но Чехов в шутку отговаривался, что у него нет новых брюк. В каждой шутке есть доля правды, а в этой ее было все сто процентов - Антон всегда донашивал брюки старших братьев.

До сих пор Чехов не придавал особого значения своим рассказам - он писал их для денег и, по его же собственным словам, больше одного дня на сочинение рассказа никогда не тратил, - однажды он на спор "на бутылку", сидя на подоконнике, потому что негде было сидеть, написал за пол-часа рассказ о пепельнице. Но, приехав в Петербург, Чехов, к удивлению своему, обнаружил, что он - знаменитость. Казалось, его рассказы были так несерьезны, однако тонкие ценители в Петербурге, бывшем тогда столицей и центром культурной жизни России, разглядели в них свежесть, живость, оригинальность. Чехову был оказан радушный прием. Он увидел, что к нему относятся как к одному из талантливейших писателей современности. Издатели журналов наперебой приглашали его сотрудничать и предлагали гонорары гораздо выше тех, что он получал до сих пор. Современники описывают следующий случай в редакции Суворина:

"Познакомив Чехова с сотрудниками своего

издательства, Суворин строго сказал им:

- То, что пришлет нам этот молодой человек,

немедленно ставить в номер, не редактируя!

- И не читая, - добавил Чехов и, выйдя из суворинской

бухгалтерии, отправился в хороший магазин и впервые купил

себе новые брюки."

Один старый и уважаемый русский писатель [Дмитрий Григорович] написал Чехову восторженное письмо, призвал уважать собственный талант, оставить легкомысленные рассказы, какие он писал до сих пор, и взяться за сочинение серьезных произведений. Тот же писатель попросил тогдашних острых на язык журналистов "не обижать Чехова", на что услышал в ответ:

- Да кто же Чехова обижает, дура?"

[В русском языке женское "дура" по отношению к мужчине звучит не оскорбительно, а ласково-покровительственно.]