Долго она сомневалась только в одном – посвящать ли Никиту во все обстоятельства? По плану выходило, что вроде бы и не стоит, но Катя чувствовала, что именно Никитино присутствие поможет ей. Так что было решено посвятить. Во все. Ну, или почти во все. Карозин выслушал Катю с предельным вниманием, ничего не сказал, ни в чем не обвинил, зато исполнился решимости покончить наконец со всем этим безобразием.
И именно Никита нашел полицейского подполковника Фарапонова, который, выслушав все обстоятельства этого запутанного дела, согласился присутствовать. Даже взял с собою двоих крепких молодцов.
Был снял номер в той же «Англии», написана записка, получен ответ и уже в номере, при последних, можно сказать, приготовлениях, Катя напомнила мужчинам:
– Помните, что я должна сказать? Моя фраза: «Но поговорим о другом» будет вам сигналом.
– Помним, Катерина Дмитриевна, помним, – добродушно заметил подполковник.
– Держись, – сказал Никита, – ты знаешь, я рядом, – и пожал жене ручку.
– Никита, ты уж прости, если… – попыталась в который раз оправдаться Катя, но супруг перебил:
– Это в интересах дела. Мы все это понимаем, не так ли, господа? – полицейские понимающе закивали.
– Что ж, пора, – вздохнула Катя, посмотрев на часы.
Мужчины скрылись в спальне, она села в кресло, но не прошло и пяти минут, как в номер постучали.
– Войдите! – крикнула она, чувствуя, что внутри все обмирает при одной только мысли, что это он.
Коридорный впустил Ковалева. Сергей Юрьевич окинул взглядом обстановку и остановился на Катеньке. Нынче он показался ей непростительно хорош. Катя на минуту прикрыла глаза.
– Катерина Дмитриевна? – не без волнения проговорил он, как бы не решаясь подойти. – Катя?
– Серж… – выговорила она через силу и посмотрела на него открыто.
Ковалев тотчас скинул пальто, и пересек небольшую гостиную широкими шагами. Через мгновение он был уже у Катиных ног.
– Я не верю… – прошептал он. – Ты сама меня призвала! Катя, за что мне такое счастье?
Катя посмотрела в его синие глаза. Неужели и сейчас лжет? Неужели?..
– Сережа… – только и смогла сказать она.
– Катенька, милая… – он смотрел на не с нескрываемым обожанием, целуя тонкие Катины пальчики.
– Сережа, я согласна, но…
– Но? – он, кажется, не воспринял это «но» всерьез.
– Но ты должен мне открыться, – твердо проговорила она.
– Открыться… В чем, милая моя Катенька? – Сергей Юрьевич посмотрел на Катю удивленно и чуточку насмешливо.
– Во всем, Сережа, – строго сказала она. – Это не изменит моего решения, но я многое хочу знать.
– Да о чем ты, милая моя? – кажется, к нему вернулось его прежнее самообладание, он даже поднялся с колен и сел теперь напротив Кати. – Никак не возьму в толк, о чем ты говоришь? И чего хочешь? Зачем ты меня позвала? – и синие глаза подозрительно прищурились.
– Сережа, не надо, – покачала головой Катя. – Я ведь знаю, что это был ты. У графини. – Его лицо при этих словах приняло замкнутое выражение, а чуть заметная жесточинка у губ превратилась в презрительную складку. – Скажи мне, почему? Умоляю тебя, это важно. Оставим все как есть, но у меня должно быть что-то, чтобы я сама могла тебя оправдать!
– Оправдать! – горько повторил он. – Ты хочешь меня оправдать, Катя?
– Да, – твердо сказала она. – Я хочу этого. Мне не важно, что это был ты, мне важно знать, почему это был ты!
– Почему? – он невесело усмехнулся. – Изволь, моя милая Катя. Я расскажу тебе. Не уверен, что ты захочешь меня после этого видеть, но… – он осмотрел комнату еще раз, остановил взгляд на окне. – Ладно, – решился он. – Я расскажу тебе. Кстати, твой муж знает, где ты?
– Он думает, что я у своей родственницы, у Васильевой.
– Ну что ж, Катя, расскажу. Изволь, – Ковалев закинул ногу на ногу и своим обычным, уверенным, почти равнодушным тоном начал свою историю. Ты можешь простить оскорбления, Катя? – спросил он.
– Смотря от кого они исходят, – ответила она. – Есть люди, которым я готова простить все, но такие люди как правило и не оскорбляют. Есть другие, на которых и вовсе не следует обращать внимание, потому что они просто не понимают, что оскорбили.
– Разумно, – выгнув собольи брови, покачал головой Сергей Юрьевич. – А если оскорбление нанес человек, прекрасно понимающий, что он сделал? Тогда как?
– Не знаю, – честно призналась Катя. – В обществе принято требовать сатисфакции. Но Бог учил другому, – тут же добавила она.
– Да, – снова покивал Ковалев. – А если сатисфакции потребовать невозможно, то остается только одно – месть. Вот перед тобою как раз и сидит человек, которому ничего кроме мести не оставалось, потому что оскорбление было нанесено близкому и дорогому существу людьми, от которых невозможно потребовать удовлетворения. Один из них мертв. Другой была женщина… Она тоже мертва.
– Графиня? – ахнула Катя.