Уве смотрит на увальня, потом — на нее. Увалень тем временем осторожно ощупывает лицо — не лишился ли ненароком какой выступающей детали.
— Это вам. — Соседка дружелюбно сует Уве в руки синий пластмассовый коробок.
Уве смотрит скептически.
— Это печенье, — весело объясняет она.
Уве степенно кивает. Мол, ясно.
— Какой вы нарядный! — улыбается соседка.
Уве кивает.
Следует немая сцена: все трое стоят и ждут, когда кто-нибудь что-нибудь скажет. Наконец, взглянув на супруга, соседка неодобрительно качает головой. Толкает его в бок, нашептывает:
— Дорогой, может, хватит ковырять лицо?
Увалень, опомнившись, глядит на нее, кивает. Смотрит на Уве. Уве — на беременную. Увалень тычет в коробок, скалится:
— Она из Ирана. У них там без еды шагу из дома не ступят.
Уве смотрит на него, как в пустоту. Увалень, робея, добавляет:
— Так я вот… как раз подхожу для иранок. Они любят готовить. А я люблю… — Губы его уже расплываются в широкую улыбку.
Но замирают. Уве всем видом выражает полнейшее безразличие.
— …поесть, — договаривает увалень.
И уже собирается описать в воздухе пальцами эдакую загогулину. Но, глянув на супругу, передумывает — вдруг это не самая удачная мысль?
Уве отворачивается от него к соседке. Устало, как мамаша отворачивается от сластены, когда тот переест варенья.
— Чего вам? — повторяет он вопрос.
Она приосанивается, складывает руки на пузе.
— Мы пришли знакомиться, мы же теперь соседи, — улыбается ему.
Уве коротко и твердо кивает:
— А! Ну, будьте здоровы! — и хочет уйти.
Она придерживает дверь.
— А еще хотим поблагодарить, что помогли с прицепом. Так выручили, так выручили!
Уве хрюкает. Нехотя остается в дверях.
— Да чего там, не стоит благодарности.
— Стоит, стоит, — возражает соседка.
Уве, явно польщенный, смотрит на увальня:
— Я к тому: чего тут благодарить, когда взрослый мужик не может управиться с прицепом.
Увалень глядит, словно гадая: оскорбили его или нет. Пусть гадает, решает Уве. Снова хочет закрыть дверь.
— Я — Парване́, — говорит беременная приезжая, ставя ногу на порог.
Уве смотрит на ногу, потом на лицо ее обладательницы. Словно силится понять, не снится ли ему это.
— А я — Патрик! — говорит увалень.
Ни Уве, ни Парване не обращают на него внимания.
— А вы всегда такой колючий?
Уве обиженно бурчит:
— Ничего я не колючий.
— Ну, немножко-то колючий.
— Ничего не колючий!
— Конечно, конечно. Ваши слова просто ласкают слух! — отвечает она. Что-то в ее тоне подсказывает Уве, что думает она совсем по-другому.
— А, арабское курабье? Так? — бормочет он наконец.
— Персидское, — поправляет она.
— А?
— Я из Ирана. Там живут персы.
— Перцы?
— Да.
— Хороши, нечего сказать, — соглашается Уве.
Она вдруг хохочет, совершенно огорошив его. Так газировка, если слишком быстро плеснуть в стакан, вспенится и польется через край. Никак не вписывается этот хохот ни в серый бетон, ни в прямоугольную геометрию каменной плитки. Шумный, хулиганский, против всех предписаний и правил.
Уве пятится. Цепляет скотч, которым приклеил пленку к порогу. Раздраженно трясет ногой, пытаясь стряхнуть ленту, но лишь свозит кусок пленки в углу. Пытаясь освободиться от липких пут, оступается и отдирает еще больший кусок. Еле удерживается на ногах. Становится на пороге, собирается с силами. Взявшись за ручку, смотрит на увальня, резко меняет тему:
— Ну а ты чем занимаешься?
Увалень чуть поводит плечом, смущенно улыбается:
— Я айтишник.
Уве с Парване качают головой. Удивительно слаженно — хоть на соревнованиях по синхронному плаванию выступай. И Уве пусть крайне неохотно, пусть на пару мгновений, но как будто чуть меньше недолюбливает ее.
А увалень словно и не слышит, будто речь и не о нем вовсе. Зато с любопытством разглядывает дрель — Уве держит ее как-то небрежно, но вместе с тем так естественно — словно рисуется, словно он африканский повстанец с «калашом», дающий интервью западной прессе за минуту до штурма правительственного дворца. Надивившись досыта, увалень вытягивает шею и заглядывает внутрь дома.
— А что вы делаете?
Уве в ответ глядит на увальня так, как глядел бы любой человек с дрелью в руке, у которого спросили: «А что вы делаете?»
— Сверлю.
Глянув на увальня, Парване закатывает глаза. За такое Уве мог бы даже слегка зауважать ее, если бы не пузо — красноречивое свидетельство того, что баба совершенно добровольно вынашивает третью по счету генную модификацию этого олуха.
— А, — кивает увалень.
Снова заглядывает внутрь и видит, что полы в гостиной аккуратно застелены пленкой. Вдруг оживает, с улыбкой подмигивает Уве:
— А такое чувство, будто замышляете убийство.
Уве молча наблюдает.
Кашлянув, увалень добавляет, уже нетвердым голосом:
— Просто похоже на эпизод из «Декстера».
Ухмылочка на его лице теряет прежнюю уверенность.
— Сериал есть такой… про одного типа… убийцу, — едва слышно лепечет увалень и начинает ковырять ботинком зазор между пленкой и порогом.
Уве качает головой. Немного непонятно, по поводу какой именно из сказанных увальнем глупостей.
— Мне некогда, — коротко говорит он Парване, покрепче ухватывая дверную ручку.