Вторая жизнь

Егор запряг лошадь, уложил под сено мешок с покупками поближе к сиденью и стоял у саней в раздумье. Лошадь нюхала летящие хлопья снега тонкими ноздрями, слизывала снежинки с губ розовым языком и косила глазом на хозяина.

Из соседнего дома вышла Софья, покраснела, встретившись взглядом с Егором, и поклонилась. Егор хотел подойти к ней проститься, но вспомнил, что решил скоро вернуться, кивнул головой и стал хозяйственно оправлять хомут на шее лошади, делая вид, что занят.

Откуда-то вынырнула Степановна. Она увивалась около Софьи, расспрашивая ее шепотом о чем-то.

Софья стояла строгая, неприступная.. Егор услышал, как Степановна спросила с настойчивым женским любопытством: «Ну, а он что?» Софья опустила глаза, покраснела и ничего не ответила.

Уезжать не хотелось. Не хотелось потому, что возвращаться домой предстояло порожняком, одному. Глухов сказал: «Езжай, Егор, один…» И вот Егор уезжает.

Ничего не случилось: приехал и уехал человек. Вот и еще два дня жизни прошли. Не воротишь назад. Зато новых людей узнал, хороших, своих, которые не подведут и всегда уважат, которых он любит и до которых ему есть дело!

Все эти люди надолго останутся в его памяти, и он часто будет о них вспоминать, а может, и встретиться придется. Работы уйма. Людей много требуется к земле, в колхоз. Приезжайте, милые. Жить будем!

На крыльцо вышел Козулин, в пальто, в кожаном малахае, с клетчатым шарфом на шее.

Увидел Егора, кивнул:

— Уезжаете, дядя Егор?

— Да, в колхоз. Погостевал я тут. Надоел всем.

— Да нет, что вы?! — Козулин добродушно рассмеялся. — Доведется ли снова увидеться и… поговорить с вами?

Егор вспомнил бессонницу и, улыбнувшись, ответил:

— Непременно свидимся.

На крыльцо вышла актриса и, увидев запряженную лошадь, удивленно воскликнула:

— О! Уезжаете, Егорыч?!

Егора тронуло ее удивление и то, что она назвала его ласково «Егорыч», и он ответил:

— Уезжаю, уезжаю, гражданочка, — и поклонился.

Степановна открыла ворота. Софья стояла в стороне, глядела куда-то мимо Егора…

Проезжая, Егор посмотрел ей в лицо и, заметив, как губы ее дрогнули, сказал тихо:

— Береги себя.

И отвернулся.

«Забрать, забрать ее надо отсюда! Нельзя одинокой ей жить. Да и мне тоже».

Вывел лошадь на улицу, остановил сани на дороге, чтобы проститься со всеми.

Взглянул на вывеску над дощатым ларьком, в котором были выставлены напоказ вино, сода в коробках, холодные пирожки и конфеты-подушечки. Внутри ларька в своем белом халате съежилась от холода продавщица, безучастно смотрела сквозь стекла.

Прочел вывеску. На зеленом листе жести красными ровными буквами было выведено: «Дом колхозника Сысертского райисполкома». Что-то сухое, бумажное заключалось в этом названии, и Егору оно не понравилось.

— Эх, колхозник ты… Сысертского райисполкома!

Причмокнул, громко крикнул на лошадь:

— Эй, транспорт, трогай!

Степановна махнула ключами. Софья подняла руку и погрустнела, Козулин снял очки, актриса улыбнулась широко, и сейчас лицо ее не было похоже на маску.

Счастливого пути!

Лошадь потянулась, судорогой мышц стряхнула снежинки с лопаток и зашагала, степенно держа свою большую голову, навстречу избам, прохожим, дорогам, тайге и пока еще снежному простору земли.

Дорога на двоих

1

Грузовик мягко покатил по наезженной дороге, потряхивая пустым кузовом на ухабах. Давно уже кончились ожидающие сева пашни, тяжелыми увалами уходящие за горизонт. Южно-Уральская степь медленно разворачивала свои просторы. В бурой степи на влажных низинах, возле одиноких берез весело зеленели редкие поляны.

Бездонное весеннее небо чертил ястреб, косо взлетая и падая как камень.

В кабине было душно, пахло бензином, стоялым табачным дымом, и Зое хотелось спать.

Вдруг теплый майский дождь затанцевал перед кабиной. Летящие капли просвечивались в лучах солнца, становились разноцветными, и Зое казалось, что они звенят, падая под колеса. Она высунула руку в окно дверцы, подставила ладонь теплым, стремительным каплям. Взглянув на хмурого шофера, подосадовала: как это Семен может быть безразличным к этой красивой и светящейся влаге?

Семен нажимал на педали, как бы стараясь обогнать дождь.

Степь потемнела. Красно-лиловые облака сгрудились у горизонта за далекой березовой чащей.

— Красота-то!

— Что?.. Дождь?.. — не расслышав, переспросил Семен, передернув плечами. — Не хватало его! Еще зерно намочим.

— Не бойся, Сема, брезентом укроем.

Зоя радовалась: Семен заговорил. Наконец-то исчезло гнетущее молчание. С самого утра он не в духе: нужно было ехать в соседний колхоз за зерном, его искали по всей деревне, а он сидел у вдовы Дементьевой. Отказывался ехать — голову ломило с похмелья. Ему было все равно, что их колхоз расширял этой весной посевную площадь за счет суглинистых пустошей, что пришлось брать взаймы зерно из семенного фонда соседнего колхоза.

Семен молча рулил, хмуро всматриваясь вперед. Зою злило, что он опять замолчал, замкнулся в себе и не обращает на нее никакого внимания, будто ее вовсе нет в кабине.

— До чего же ты скучный, полынь, а не человек!

— Помолчи, таранта! — грубо бросил Семен.