Вторая жизнь

Егор постоял еще немного, пока автобус не скрылся за родильным домом, и пошел рядом с санями, думая о Глухове, о колхозе, о себе и о Софье.

Встретила его Степановна. Воровато оглядываясь, она прошла с ним в ворота к каменной стене двора, где обычно стояла лошадь Егора и чужая корова. По дороге она бросала ему медленные фразы:

— Вы ничего не знаете?

Егор насторожился: «Вежливая какая!» — и, не подав голоса, стал распрягать лошадь.

— Вы сегодня свободны аль нет?

«Что это Степановна мне: «вы» да «вы». Уж не случилось ли чего?» — подумал Егор и, бодрясь, ответил:

— Со временем я.

Степановна засмеялась над чем-то, наклонив голову.

«Веселая какая». Егор вывел лошадь из оглобель и привязал ее у стены. Степановна подошла, приблизила к Егору лицо, сказала шепотом:

— В гости бы сходил к Софье Матвеевне.

— Как это? — смутился он, а про себя отметил: «Выпила Степановна. И совсем она не злая. Душевный человек».

— Вы дом-то ее знаете? Вот ее окно, а дверь эта.

— Хорошо. Правильно, — кивнул головой Егор и посмотрел на окно и дверь. Ему даже показалось, что в окно смотрит на него Софья, а дверь — вот-вот откроется, и Софья выйдет навстречу.

— Почему выкаешь со мной? — строго спросил Егор.

Лицо Степановны потемнело, сузилось. Она открыла рот, подыскивая слова, ответила ласково:

— Имя-отчества твово не знаю, дурень.

— Балансы подводишь? Квитанции пишешь? Там мое фамилие.

— И то правда! — Степановна ступила на лестницу и оттуда громко проговорила, поправляя платок: — А чай сегодня в самоваре сладкий. Агент учудил. Купил сахару на весь самовар, высыпал и, нате пожалуйста, пользуйтесь. Герой человек!

Егор покрутился около лошади, задетый за живое приглашением в гости. Не думал и не гадал. А вдруг обман… или насмешка?! И не Софья приглашала, а «командирша» сама, от себя… сосватать решила… «Пойти или не пойти?» — думал Егор, не находя себе места. Ему льстило это приглашение. Хотелось увидеть Софью дома. Вспомнилась тоска в ее голосе, горькое одиночество и разговор в сенях, когда накричал на него Глухов.

«Не пойти — обидится. В сущности, ничего особенного не случится, если погостевать. Человек она отзывчивый. Душа параллельная! Да и разузнать о ней не мешало бы. Уж очень она на Марью мою смахивает…»

4

Ему хотелось увидеть Софью без телогрейки, в платье, по-домашнему. Он тихо отворил дверь на себя, шагнул в теплую полутемную комнату и, глянув вперед, увидел Софью. Она сидела к нему спиной и что-то шила.

Он кашлянул, Софья обернулась и с улыбкой стеснительно поднялась ему навстречу, посмотрела в глаза.

— Так вот, значит, ты здесь и живешь… — сказал он как бы для себя. И будто никого больше на свете нет, только он, Егор, и она, Софья. Будто они давно знают друг друга и прожили вместе много лет.

— Раздевайся, раз пришел, — попросила Софья, протягивая руку в сторону громоздкого, обитого железом сундука под наклоненным зеркалом во весь рост.

Егор снял тулуп и осмотрелся.

— Ну… проходи, садись, — мягко и певуче проговорила она.

Егора тронула ее вежливость, и он отметил, что ходить в гости самое приятное дело на свете.

— Я сейчас самовар поставлю, — Софья встретилась с ним взглядом и, потому как он пристально посмотрел на нее, вспыхнула и заторопилась.

Он весело кивнул ей и пожалел, что одет не по-гостевому, а по-дорожному. Это бы ничего, но ведь он сейчас не в Доме приезжих, а в доме Софьи.

За раму зеркала были выставлены выцветшие глянцевые фотографии, на которых он безошибочно находил Софью: то чем-то похожую на икону, святую богородицу, то в цветном сарафане, то сиротливо стоявшую среди людей.

«Ты смотри, ты смотри! — удивлялся Егор. А потом, вглядываясь в ее глаза на карточках, определил: — Одинокая душа. Глаза везде серьезные да печальные. Это от мечтаний у человека».

На самой большой фотографии был снят унылый сухощавый мужчина с бельмом на глазу. Над большими ушами белели седые полоски волос.

«Да-а! — Егор погладил свою гладкую голову. — Лучше седина, чем лысина. Он с бельмом, а я рябой…» И почувствовал что-то родственное к мужчине на фотографии. В воображении представил Софью рядом с ним и обернулся.

Крутобедрая, с широкой спиной, одетая в цветастое платье, она будто помолодела.

«М-да! Не по мужу цветочек. Сохранила себя!» — Встретился с ее глазами. Лицо Софьи было серьезное, строгое, а взгляд тревожный и какой-то виноватый.

— Фотокарточки хорошие, но маловато… — Егор заметил, как зарделись щеки Софьи, — поняла, что, хваля фотографии, хвалит ее. — Детских не видно и мужчина один.

— Это мой муж. Двадцати двух годов вышла за него. Спокойный и добрый был Михаил-то Петрович. Ведь ветеринаром в районе состоял.

— Что ж, умер он или где?