Вторая жизнь

Над голым каменным хребтом разгоралась заря. Отсвет ее розовел на скалах. Сверху по трещинам спускались в ущелья синие тени. Тени светлели в складках, и казалось, горы, обступившие полигон, смеялись с высоты. Даже лишенные растительности, сейчас они были красивы.

Но никто не обращал на это внимания. Колонна шла прочь от них, выбралась на автостраду. Темная лента дороги была влажной и скользкой. В редких кустарниках по бокам щебетали и цвинькали полевые птахи.

Колонну стали догонять первые автомашины, идущие в город. Люди выскакивали из них и с удивлением смотрели на плотную маленькую группу оборванных людей, опоясанных колючей проволокой, конвоируемую взводом автоматчиков.

Заключенные шли медленно и тихо пели. Они пели известную песню "На рассвете".

Запевал бородач, с длинными спутанными волосами, с упрямым взглядом красивых темных глаз. Одежда на нем была изодрана, окровавлена. Он шел впереди, колючая проволока, пересекая грудь, лежала от плеча до плеча, и хоть он ее и поддерживал руками, она все равно вонзалась в тело остриями звездочек. Это был Август Барке. В его низком сдержанном голосе звучала горечь человека, которому пока не дано во всю силу высказать то, что лежит на сердце. Да и в словах песни не было ни гнева, ни радости - такую не поют во весь голос.

...В четыре часа утра открывают камеру смертника, его ведут по темному коридору на сырой утренний воздух, чтобы там накинуть на шею петлю или поставить спиной К каменной стене, и пустяковый комочек - пуля - легко пронзит его тело, ударится о камень и сползет тяжелой серой слезой.

На рассвете, на рассвете... - гудит припев.

Несчастный, лишенный радости жизни, забывается на короткое время тяжелым сном, но лишь проснется - и горькие думы сразу охватывают его; не мил ему начинающийся день, нет ему счастья, а воздух чист и озвучен прохладой, и далеко слышен плач ребенка...

На рассвете, на рассвете...

Человек! Властелин ты мира или раб - все равно с каждым новым рассветом ты ближе к смерти. Одно солнце светит для всех, да неодинаково место под солнцем; кому много лучей, а кто всю жизнь в тени... Справедливо ли это? Подумай, но не вечером, а утром.

На рассвете, на рассвете...

Песня по-прежнему звучала тихо, с горьким раздумьем. Когда она прерывалась, слышалось шарканье об асфальт множества подошв. Заключенные шли, высоко подняв головы. Позади, метрах в двухстах, шли любопытные - ближе не подпускали солдаты. Колючая проволока раздирала тело. Маленькие алые капли падали на асфальт и расплывались.

- Август, что будет? - порой тихо спрашивали заключенные Барке.

В ответ он затягивал песню.

"Что будет?" - этот вопрос не раз задавал себе и сержант Айган. И боялся ответить. Он ничего не мог изменить - колонна неудержимо двигалась к городу. Она угрожающе росла. Присоединились крестьяне ближних сел, направлявшиеся в город. Машины, догнав это шествие, пытались объехать стороной и задерживались: поравнявшись с колонной, опутанной колючей проволокой, шоферы, пораженные странным зрелищем, невольно притормаживали и медленным ходом создавали впечатление торжественно-траурного эскорта этой необычной процессии.

Айган окончательно растерялся и приказал заключенным остановиться, но те с песней продолжали идти, и конвоиры - рядом с ними. Песню подхватили крестьяне.

На рассвете, на рассвете... - уже гудело морским прибоем.

...Многих с рассветом ждет несчастье, и все же не бойтесь рассвета.

Знаете ли вы, что ранним утром нарождается новая жизнь? Тогда тишину прорезает первый крик младенца.

Скоро взойдет солнце. Лучи его уже рассеивают мрак; уползают туманы, теплеет мир. В мускулы вливаются новые силы. Взор видит все дальше и дальше, дорога яснее, по ней мы идем...

На рассвете, на рассвете...

Колонна поравнялась с заводом, раскинувшимся многочисленными корпусами вправо от дороги. Впереди показалась вереница автобусов - это ехали на завод рабочие утренней смены.

Трудно было в изможденном, оборванном человеке, заросшем бородой, с окровавленными руками, узнать Августа Барке, но рабочие узнали его. Узнали по блеску умных глаз.

Рабочие видели, что охранники напуганы больше, чем заключенные, и у них возникло решение освободить Августа. Но он воспротивился.

- Я не покину товарищей, - остановил он их.

- Но тебе грозит смерть.

- Из пятнадцати человек у нас воспользовалось этой обстановкой только двое - то были бандиты. Неужели вы хотите, чтобы я убежал, как они. Нет, этого делать нельзя. Идемте все в город. Бросайте работу. Пусть все рабочие бастуют!

Демонстрация увеличилась. Она продолжала шествие к городу с заключенными и конвоирами в середине. Завыла заводская сирена, на ее призыв откликнулись другие. Уверенно зазвучала песня:

На рассвете, на рассвете...

Город надвигался громадой зданий. Из улиц-ущелий - с грохотом вылетели на мотоциклах, в две шеренги, полицейские. Они пытались расколоть демонстрацию, окружить заключенных вместе с конвоирами. Но рабочие, шедшие плотными рядами, не расступались. Полицейские не смогли пробиться в центр колонны и ехали по обочинам улицы.