Вторая жизнь

- Я не о том, - задумчиво сказал Даниил Романович. - По всей вероятности. Кайзер тоже убран, и это логично, с точки зрения Фромма.

- Тогда где же выход? Кто укажет убийцу?

- Браун.

Макс скучно улыбнулся.

- Шутите, Даниил Романович. Неподходящее время...

- А вы забыли про мой аппарат?

Нет, Макс не забыл. Но как-то не верилось, чтобы мертвый мог заговорить. Изумительный человек Галактионов! Что и говорить, великой силы и ума. Но ведь непредвиденный пустяк может испортить все, а Галактионов, кажется, этого не учитывает.

Между тем Даниил Романович продолжал:

- Да, время не для шуток, но очень подходящее для того, чтобы показать всем, чего я достиг. Я не вмешиваюсь в чужие дела, только защищаюсь - и это право каждого человека. Я тут пережил многое, Макс, я должен был проглатывать горькие пилюли инсинуаций и терпеть травлю. О, теперь схватка будет серьезной, и хочется побоксировать как следует. Цель борьбы нашей сейчас настолько важна, что было бы низко называть эту схватку дракой. Но я называю именно дракой, так как хочу в ней использовать некие невинные приемы, которые противник может посчитать нечестными. В драке можно к ним прибегнуть. Вы хотели показать мне свой прием в боксе? Он честный или нечестный?

- Пожалуй, его еще никто не знает. Это не нырки головой вперед, - ответил Макс. - И неизвестно, как окрестят судьи ринга.

- Вот именно неизвестный, а потому неожиданной силы. Даниил Романович встал, прошелся широкими шагами по комнате, глянул в окно, повернулся к Максу. - А у вас настроение, кажется, не очень-то оптимистическое.

Это была правда. Макс дважды пробирался в лагерь к заключенным, проявив при этом много выдумки, изобретательности, отчаянно рискуя. И почти никакого результата.

- Что-то не так идут у нас дела, - сказал он тихо. - Я говорю не о нас с вами, вы понимаете? - Галактионов кивнул, и Макс продолжал: - Себя не жалеешь, а вот - неудачи. Мне кажется, и наши с вами дела скверны. Вы сказали: Браун... Я ведь кое в чем разбираюсь, знаю суть вашего открытия. Так вот - тело в морге вскрывали. Как вы сможете оживить Брауна?

- Вскрывали? - Даниил Романович побледнел. - Откуда вы знаете?

- Такой порядок, он вам известен лучше, чем мне.

- Фу! Вы меня напугали, - облегченно вздохнул Даниил Романович, присаживаясь в кресло. - Я думал, вы точно знаете. Нет, дорогой Макс, вскрывать его не будут. Во-первых потому, что порядок, о котором вы сказали, на военных не распространяется. Во-вторых, Фромм не допустит вскрытия. Ему нежелательно заключение экспертов, что Браун погиб от бандитского удара кастетом: ведь тогда придется принять мое указание на Кайзера - это его след. Фромму такое не подходит.

- Вы правы. Я об этом не подумал. - Макс оживился, закурил сигарету.

- А теперь поговорим о бедной Эрике Зильтон.

Макс подробно рассказал о своем посещении Рабелиуса. Конечно, в лагере заключенных нет ни отца, ни брата Эрики она росла сиротой. Макс сказал о некоем Зильтоне для того, чтобы припугнуть аббата. Эрика не сошла с ума. Ее заперли в дом сумасшедших только потому, что она заговорила об аббате... Надо повидать Эрику, поговорить с ней.

- Я должен держать себя так, как будто ничего не случилось, - сказал Даниил Романович. - Пусть думают, что я и не пытаюсь бороться. А сейчас надо немного отдохнуть. Ночью не придется спать. Эта ночь решает все.

Ночь...

В притихших узких улицах, как в коридорах, чувствуется прохладный ветер-сквозняк. В глубине их - темнота. Рекламные огни сияют в вышине; чем дальше за полночь, тем меньше их. Жары как не бывало.

Жизнь в Атлансдаме не замирает даже ночью: она распадается на очаги. Людно возле ресторанов - черные с продольным блеском машины подъезжают и отъезжают. На черном асфальте остаются влажные следы. Временами грохочет электропоезд, проносящийся по высокой, над домами, дороге. А в улицах дальше от центра - тихо, темно и прохладно. Тут город похож на подземелье с ровными пещерами - коридорами улиц. Черный свод неба непроницаем и тяжел.

В Атлансдаме почти никогда не видно луны, она прячется за домами или закрыта дымом заводов.

На одной из малолюдных дальних от центра улиц находится паталого-анатомический институт. Цокольный этаж мрачного здания отделан мрамором. Тут, внизу, помещается морг. Над дверью, ведущей в морг, черные буквы латинской надписи; от нее веет печалью, которая невольно охватывает душу, мешая понять мудрость, заложенную в одной этой фразе:

"Хик лекус эст уби морс гаудет, сукурренс витам" *.

* Это место, где смерть ликует, помогая жизни.

Ночью все здание погружается в непроглядную темноту, и внутри его наступает грустная тишина...