Вторая жизнь

Свекровь поселилась в детской, чтобы неотлучно находиться при внучке и при ростках. Лиза так и не научилась носить дочь на руках – болела спина, живот, руки, а Валентина Даниловна была тому и рада. Сгребала Дашку, прижимала, выкладывала на свою необъятную грудь, как на подушку, и носила. Кормила, купала, протирала складочки маслом, вычесывала колтун в волосиках, кутала, гуляла по три часа, завернув в пять одеял. И в сквере ей все говорили: внучка – копия бабушка, ну просто одно лицо.

– Это она на моего сына похожа, – радовалась Валентина Даниловна, – а крепенькая да, в нашу породу. Мать? Нет, болеет, никак не восстановится. Хилая. Да и бабка, которая с другой стороны, тоже не сильно здорова. С головой плохо. Никого не узнает, память совсем потеряла. Бог услышал мои молитвы – в нас девочка пошла, спит по ночам, а уж как ест, так одна радость, как ест! Булочка моя сладкая! Так бы и съела! Лучше бы ее в деревню, подальше из города, но тут как сын решит.

Дома же свекровь подробно пересказывала Лизе, что услышала в парке: кто чем кормит, кто чем поит, чем попы мажут, в каких травах купают. Так же подробно свекровь делилась собственными физиологическими ощущениями от прогулки:

– Слушай, я так в туалет захотела! А что делать? Хоть бы один сортир на весь парк поставили! Думаю, домой точно не добегу. Отойти никак – я ж Дашку в коляске не брошу! Ну и что мне оставалось? Тут отряд октябрят, тут пенсионеры, ну а я присела пописать. Не в штаны же дуть! Слушай, мне нужно штаны купить новые – эти уже совсем прошоркались. Так обидно! Впереди и сзади как новенькие, а между ногами все светится. Говорят, джинсы есть на подкладке, очень удобные. Надо мне в магазин съездить – купить сразу пары три, чтоб на гулянки хватило. Сын-то у меня теперь богатый, я ж могу себе штанов набрать?

Однажды Валентина Даниловна вернулась с прогулки, полыхая, как роза. Раскраснелась, задыхалась, роняла перчатки.

– Что-то случилось? – спросила Лиза.

– Да пристал один, – отмахнулась свекровь, но было видно, что ее распирает. – И парк у вас ненормальный. Маньяки ходят. У нас такого себе не позволяют.

За Валентиной Даниловной уже неделю ходил один тип. Просто преследовал. Куда она свернет, туда и он. В кепочке, в шарфике, ничего особенного, но бодренький мужичонка, франт этакий. Лет шестидесяти с гаком, а все туда же.

– И как только наглости хватило? Я ж с дитем хожу! – оправдывалась свекровь. – Вот, телефон сегодня оставил, – она достала из кармана смятую бумажку, – в церковь предложил вместе сходить или в кафе.

– А вы?

– Конечно, отказалась! Плешивого мужика мне еще не хватало. Такой чистенький, ботиночки сверкают, надушенный, аж на весь парк воняет. Подсел и шур-шур, мур-мур. Интеллигентный такой, начитанный. Про парк этот ваш начал рассказывать: какие тут деревья, какая усадьба раньше была. И все ближе присаживается, все теснее жмется. Ну я его сразу по всем пунктам опросила. Где живет, женат – не женат, дети. Соседом оказался – тут наискосок у него квартирка. Вроде бы разведен, но я ж в его паспорт лезть не буду. Дети, мол, взрослые. И вот ведь бесстыжий, спросил, дочка у меня или внучка? Я ему говорю: «Ты это своим городским заливай про дочек-внучек, а со мной такой номер не пройдет». И что ты думаешь? Нет, ну наглый! Объявил, что он всегда мечтал о такой, как я, простой, доброй, настоящей, из глубинки.

Ну я ему по-нашему, по-глубински, все и высказала. Это ж надо! Деревней меня обозвал! А сам-то хорош! Хамло, тоже мне жених – небось квартирка-то его давно на детей записана. А ищет он себе не жену, а прислугу – приди, подай, полы помой, еду сготовь, в постель с ним ляг-приляг, а как он скопытится, так его детишки быстро за дверь жену-сожительницу выставят.

– Зря вы так. Почему вы сразу о людях плохо думаете? Может, вы ему понравились. Почему обязательно прислуга? Надо было согласиться на свидание. Это же вас ни к чему не обязывает, – сказала Лиза.

– Это тебя муж и ребенок ни к чему не обязывают! А я не такая! Да и он козлом оказался, как все мужики! – вспыхнула Валентина Даниловна.

– Почему?