Вторая линия. Рассказы и истории разных лет

При этом просто сидеть и курить мне быстро стало скучно. Мне в ту пору нравилось гулять в одиночку, но совершенно не получалось в одиночку сидеть на месте — надо было немедленно заткнуть внутреннее молчание какой-нибудь книжкой. А книжка у меня с собой как раз была — стихи Тарковского. Тем более, вежливость требовала прочитать из нее хоть что-то. Чтобы потом, когда хозяин книжки спросит: «ну как?» — можно было бодро отбарабанить: «Очень здорово, особенно вот это и вон то», — и добавить фактуру, позволяющую опознать якобы любимые стихотворения.

Короче. Открываю я, значит, Тарковского. От скуки и из вежливости. И потому что другой книжки у меня при себе все равно нет. И читаю: «Я так давно родился, что слышу иногда, как надо мной проходит студеная вода», — ну и все.

В смысле, меня накрыло. И наступила прекрасная вечность, проведенная на дне речном. «И город мне приснился на каменном берегу» — это был совершенно конкретный город. И «зеленый луч звезды» вдруг блеснул для меня в солнечном дневном одесском небе. И вообще все случилось. Это было полное и чистое разделение опыта с автором. Это было — восприятие. Это было то, ради чего мы все здесь собрались, хотя тогда мне, конечно, в голову не пришло бы мыслить такими категориями.

Это было одно из важнейших событий в моей жизни — один из тех внутренних переворотов, которые меняют человека и, соответственно, весь мир, вернее, закладывают фундамент грядущих (и уже неизбежных) изменений. Но если берешься описывать их словами, то и сказать толком нечего. Как мне сейчас.

В какой-то момент наступившая вечность все-таки сменилась обыденным течением времени, сигарета была докурена, книга отправилась обратно в сумку. Мне было пора идти дальше.

Поскольку одно из наиважнейших правил моей вариации игры в Северо-Западный проход — не возвращаться, пока не зайдешь в тупик, пришлось поискать другой выход из двора. Выход нашелся — арка, ведущая на улицу (как потом оказалось, Сегедскую). И уже на улице, когда стало примерно понятно, где я, и в какую сторону идти дальше, что-то дернуло меня обернуться. Конечно, это был тот самый сталинский дом. И та самая арка. В снах мне не хватало духу туда зайти, а наяву входить было не нужно, потому что я и так уже оттуда.

Очень хорошо помню, что это узнавание не вызвало во мне вообще никаких эмоций. Мне не было ни страшно, ни торжественно, ни интересно. Мне было все равно. Все уже случилось, и существо, которое вышло из двора, скрытого за таинственной аркой, было равнодушно к обещаниям, которые неоднократно давали во сне ребенку, которым оно (существо) когда-то было.

Мне понадобилось очень много лет, огромная дистанция, отделяющая меня не только от ребенка-сновидца, но и от существа, вышедшего в тот день из-под арки, чтобы оценить наконец красоту обещания инициации и ее тихое, лишенное внешних атрибутов магии воплощение.

СМЕРТИ НЕТ [31]

В городе дождь, даже не дождь, а мелкая водяная пыль в воздухе, больше всего на свете люблю такую погоду, мы тут — почти рыбы, нежные жабры дрожат за ушами, чешуя на боках еще не видима глазу, но уже колется. Впрочем, я не о том, совсем не о том.

У меня есть Важное Дело, нужно купить персиковый чай, и вот я иду по центральной улице, смешавшись с толпой испанцев, немцев и других чужеземцев, которые приехали к нам из ведомых и неведомых стран учиться дышать в воде (водой?), — это модный теперь спорт, наверное, в сто раз круче, чем с аквалангом нырять, а мы, местные обитатели, столь же ярки и причудливы, как тропические рыбки, ну или почти. Но я, опять же, совсем не о том, что ж я сбиваюсь все время, слова в простоте сказать не могу, тьфу.

Я, впрочем, и шага в простоте сделать не могу тоже, вечно заносит меня в какие-то подворотни, хотя, казалось бы, иди себе прямо до угла, не выдумывай, лавка-то — вот она, но я все-таки зачем-то сворачиваю во двор, я сюда уже в двести сорок восьмой раз сворачиваю, наверное, вот как иду мимо, так и сворачиваю непременно, фиг знает зачем. Посидеть с мрачной мордой, подумать о чем-нибудь, таращась в небо, а больше тут делать нечего.

«О чем-нибудь» — это у меня сегодня о смерти, потому что ночью снился мой самый-самый нелюбимый кошмар — это когда я сижу и жду казни. Не бегаю, не сражаюсь, не гибну как герой, а сижу и тупо жду казни, и ни взлететь, ни сквозь стену пройти, мерзость, короче, ненавижу, хорошо, что редко.