Вторая и последующие жизни

— Ты знаешь, морока какая-то на меня нашла. — Всю ночь вполглаза спал. Все казалось, бегает кто-то вокруг лагеря и кричит: «Товарищи! Товарищи!» И жалобно так, аж сердце заходится.

— Это у тебя от переедания, — отвечаю я ему. — А может быть ты «Максимку» на ночь почитал?

— Какого еще «Максимку»?

— Писателя Станюковича произведение, — говорю, — Ка Эм.

— Да нет, — досадливо отмахнулся Мефодий, — ты ж меня знаешь: я на охоте серьезной литературы в руки не беру. Так… Сказочки почитываю.

Так идем мы, о литературе беседуем до первого выхода из лагеря. Защиту отключили. Вышли за охраняемый периметр и тут кусты раздвигаются и навстречу нам выходит красавец лев. И на морде его написано редко встречающееся в мире животных выражение неописуемой радости.

— Стой приятель, — говорит ему Мефодий. Спокойно говорит, ибо чувствует, что я позади не просто так стою, а на льва все три своих ствола направил.

— Я тебе не девочка Элли, а приятель мой не Тотошка.

Сразу стало ясно какие это он сказочки на ночь глядя почитывает.

А лев, вместо того чтоб зарычать и прыгнуть или, на худой конец убежать, вдруг открывает пасть и говорит:

— Товарищи!

Согласитесь — услышать такое ото льва довольно неожиданно. А он, собака, на этом не останавливается.

— Родные мои, — говорит. Тут Мефодий от неожиданности садится на землю. Рядом со мной. Я-то сел сразу как «товарищи» услышал.

— Сколько же я вас ждал, — продолжает зверь, но уже всхлипывая. Сидим мы с Мефодием обалдевшие до крайности, но стволы держим прямо, согласно третьего параграфа Охотничьего устава, в зверя целим… Видя наше обалдение тот улегся шагах в 20-ти и говорит миролюбиво.

— Вы б, товарищи, ружьишки бы в сторонку куда-нибудь направили.

— Ну-ка, Савва, — говорит тогда Мефодий. — Ущипни-ка меня, а то мне тут черти что кажется.

— И не проси, Мефодий, — отвечаю я. — Не могу я устав нарушать. Хищник в десяти шагах. По уставу не могу я ружье опустить. Я зверя на мушке держу.

Лев встрепенулся и спрашивает.

— У вас какие-то затруднения, товарищи? Если хотите, могу вас оцарапать.

— Нет, спасибо, — машинально отвечает Мефодий. Тут его слегка отпустило. На меня глазом покосился и объясняет.

— Про говорящих птиц знаю. С одним таким попугаем можно сказать, лично знаком, но чтоб крупный хищник…

— Нет, — возражаю ему я — Это все галлюцинация. Мы с тобой видно пыльцой надышались. Сейчас кленник зацвел вот нас и придавило не по детски…

Лев тут поднялся, раздраженно себя хвостом по бокам хлестнул, взрыкнул.

— Вот, — довольно говорит Мефодий. — А вот и отпускать нас стало. Тут, главное продышаться…

Но тут хищник снова на человеческий язык перешел.

— Ничего странного, товарищи, тут не происходит. Я такой же человек, как и вы.

Со стороны льва это было очень смелое заявление. С минуту молчали мы, друг друга разглядывая.

— Да ну, — сказал, наконец, Мефодий, потому как молчать — не важно, человек там или это говорящий попугай в львиную шкуру нарядился — стало уж вовсе неприлично. Видно, что ничего умнее ему голову в тот момент не пришло. И я его, между прочим, не осуждаю. У меня от нашего разговора тоже в голове, хоть шаром покати.

— Вы лучше объясните, что тут у нас происходит? А то я вот-вот в вас стрелять начну.

— Охотно, — говорит хищник. — Начну с того, что представлюсь. Я — Казимир Львович Железобетонный. Ученый зоолог. Член-корреспондент и прочая, прочая… Визитку я вам как-нибудь в другой раз покажу. Нахожусь тут в творческом отпуске. То, что вы видите…

Он эдак брезгливо махнул хвостом.

— Охотничий скафандр новейшего типа, который я изобрел и опробовал.

Лев умолк.

— И? — подбодрил его я.

— И вот — непоследовательно продолжил лев — я тут. Перед вами. Комарами кусанный, оводами жаленный. Во все своей неприглядности.

Он выпустил когти и снова втянул их обратно. На него самого это почему-то подействовало куда как сильнее, чем на нас. Его, беднягу, даже передернуло.

— Ну и нажали бы кнопочку…

— Кнопочку?

— Ну, расстегнули бы скафандр. Или он у вас на «молнии»? Так тоже не велик труд.

— Да, черт возьми, сняли бы вы с себя эту шкуру как-нибудь, — присоединился ко мне Мефодий.

— В том-то и беда, что не могу… Тут не пуговка и не кнопочка. Там кодовый замок!

— И? — снова спрашиваю я, чувствуя, что толи профессор крутит что-то то ли мы чего-то не понимаем. — Вы что, код забыли?

— Да нет, какой там «забыл». Там код простой — первые пять цифр числа «пи».

Мы переглянулись с Мефодием. Вот оно ученое семя. Нет бы что-нибудь простое вроде раз, два, три, четыре… Ему экзотику подавай… Ну вот и хлебай свою экзотику заумную.

— Нажать на кнопки не могу. Лапа слишком толстая!

Смотрим мы друг на друга с товарищем, но молчим.

— Ну что, — спрашивает, наконец, Самопал, — поверим мы этому перерожденцу?

Посмотрел я на это чудо оценивающе, одним глазом. С одной стороны говорящий лев — вот он, во всей красе, а с другой кленник-то все-таки цветет.

— А вы, профессор, нам точно не грезитесь?

— Мне пригрезится может только дама неглиже, а не лев, — возражает Мефодий. — Да и с какой это стати нам обоим одно и тоже пригрезилось, к тому же еще и мужик-профессор при этом?