Вторая и последующие жизни

С местом мы точно не прогадали. Природа нам на это сразу намекнула — клев начался прямо сумасшедший. Поплавок только воды коснулся, как на него кто-то уже набросился. Мне за делами не видно, но чувствую, процесс идет — кряхтит Мефодий и восторженно поругивается. Потом дружок мой закадычный завопил. Басом. Я выглянул. Я тут тружусь, а мой дружок, оказывается, там с кем-то силой тягается. Удилище изогнулось и он в позе «упрямый колышек» наклоняясь к песку градусов под 30, упирается в берег конечностями и сопротивляется чьей-то агрессии.

Только упертость его ничего не давала — тот, кто сидел в воде стаскивал Митрофана к себе. Явно зверь-рыбу зацепил…

— Бросай, чудило! — заорал я. — Тебя сожрут, кто банкет готовить будет?

Послушался, бросил.

Только вместо того, чтоб помочь мне, как хороший друг другу помогает, он бошку свою в небо задрал и стал там что-то разыскивать. Я и сам из любопытства посмотрел — ничего. Ругаться с ним не стал, плюнул только выразительно. Только плюй — не плюй так всегда в первый день получается. Восторженный какой-то…

А потом слышу «бах!» и визг рикошета…

Гляжу я на Самопала, а тот на меня таращится.

— В кого попал? — спрашиваю, а потом и сам голову вверх деру. Ничего. Облака, ветер… Птиц и тех нет…

Мефодий от ошеломления бинокль достал, словно ни своим, ни моим глазам не доверяет. Руки у него ходуном ходят — ясно видно, что страшно крикнуть хочет — вон он, там! Туда смотреть…

Только как мы глазами по горизонту не мели и зенит не рассматривали, повода для радости не нашлось. Слова продолжали висеть гроздьями на кончиках языков, но повода сорваться для них не обнаружилось. Напряжение разрядил Самопал. В сердцах друг мой сказал такое, что в книжках говорят только отрицательные персонажи.

— Ты слышал?

— Не глухой, чай… — отозвался я, все еще пытаясь найти глазами загадочный кусок железа.

— Может птица? — предположил осторожный во всем Мефодий. — Или зверь…

Он еще чуть-чуть подумал.

— Или рыба…

— Я только одну птицу знаю, которая так кричит, когда в неё стреляют. Я её в музее транспорта видел: железнодорожный рельс её зовут. Ты что палить-то начал? Увидел чего?

Он плечами пожал.

— Ничего я не увидел. А стрельнул от восторга…

Ну что тут скажешь? Правильно ничего. Все плохое, что я о своем друге могу сказать, он уже знает. От меня же…

— Предлагаю считать это рикошетом по металлу, — говорю я. Мефодий с интересом смотрит на меня, ничего, впрочем, не понимая.

— Будем считать, что ты, брат, чуть не сбил космический корабль пришельцев.

И снова мой друг промолчал.

— Мы ведь отдыхать прибыли? Ну и давай отдыхать, разыгрывая поиски чужого разума на фоне девственной природы. Рикошет имел место? Имел! Факт есть факт. Его надлежит отметить, но всерьёз не принимать.

— А что надо воспринимать всерьез, — спрашивает он на автомате. Ну так я его к этому вопросу и подводил.

— А всерьез надо воспринимать разбивку лагеря и подготовку банкета.

Размечтался я.

Мефодий как про лагерь услышал, бросился птерокар собирать. Собрал, конечно.

А как собрал, так его после этого как шилом ткнули, орет в полном восторге:

— Давай, Савва на разведку мотнемся. Обозрим угодья с воздуха! Может на твою летающую рельсу наткнемся!?

Это он мне так сказал. Чего там разведывать? Планета пуста как карман перед получкой и есть уже хочется. Я уж лучше бутербродами с тунцом займусь.

— Нет уж, Мефодий. Давай сам. У меня тут и так дел в двух руках не унести… Только через полчаса чтоб как штык тут стоял. Как Сивка-бурка, вещая каурка… Как…

Он, разумеется, недослушал и умотал в зенит.

Ну, конечно, вернуться опоздал. Появился где-то через час, и выражение лица его источало такую обиду, что впору было ему утиральный платок подать и сопли вытереть.

Оказывается, полоса невезения, начавшаяся утром, когда его чуть не утащила в реку зверь-рыба, продолжилась и в воздухе…

Сперва чуть какие-то птицы его не заклевали, потом воздушным течением его чуть в вулкан не затянуло — есть тут оказывается такой…

Повезло ему только раз, да и то не до конца.

Километрах в десяти отсюда, когда он, снизился, на него напал кипятильник. Живет тут, оказывается, такая тварь — кипятком плюётся, за то так и назван. Струя перегретого пара прошла в десятке сантиметров от птерокара и только крутой вираж спас моего друга от второй порции кипятка. Вот на этом везение и прекратилось — этот маневр обошелся нам в ящик пива, который непонятно каким образом оказался в машине…

Я только головой покачал. А ведь говорили — банкет, банкет… Какой теперь банкет? После этого известия страшно захотелось пить и именно пива.

Мефодий ругался, а машина стояла, сложив желто-оранжевые крылья на небольшом пригорке. Под её полупрозрачными крыльями уже началась та мелкая жизнь, которую на Земле называют муравьиной. Трава шевелилась, скрывая длинные тела червей и суставчатых многоножек, блестевших, словно металлические цепочки. В тени крыла уютно устроилась компания летающих пауков доктора Брюса-Ли.