Вступление

   Попадала в кадр задымленная от движения рука, стелившаяся вокруг четкого сверкающего бокала и темными дырками три рта один над другим, белая распахнутая рубашка крыльями, что бились и не могли оторваться, плененные. И вдруг ожерелья зубов отдельно от лиц и порхающее в темноте бриллиантовое колье с жилистой шеи старшей женщины, а фоном - солнечная ложка подиума, крошечные фигурки с изогнутыми руками. Прямо в кадр бледное лицо девушки за столом, темные волосы волной на то синее, то красное платье, да что она тут, зачем? Личико будет в кадре прорисовано четко, потому что сидит она неподвижно и камера все успевает. А вокруг пляшут размытые тени, зал наполнен бесами, из каждой движущейся фигуры вылупилось их по десятку.

   Оторвавшись от девушки, закружил по залу дальше и слова постепенно умерли, остался в голове и сердце лишь мерный гонг, звучащий при каждой выхваченной из реальности картинке. И понял, слова не нужны, ушел за них, ниже, глубже, там где связь с сердцем идет напрямую и уже оно, а не голова, управляет камерой и глазами, подстукивая - куда повернуть, когда нажать.

   Носил треногу, ставил, охватывал маленький смешной приборчик с вылупленной линзой объектива, как мягкую грудь девчонки, что пришла сама, но боится. Ласкал, нажимая кнопку, весь внутри наливался сахарным соком, лил его через глаза в палец и без слов и даже без мыслей знал, все, кто увидят кадры, долистают альбом до конца, и пойдут в спальни, а там, разбудив или просто так, притягивая за волосы, втолкнутся, зажимая рукой рот, шепча бессвязно о том, что бояться не надо, пусть больно, зато после - сладко, сладко, сладко... Шепот для тех, кто все равно испуган спросонья, и от этого взлетит на такую вершину, куда не попадал никогда. И утром не будут смотреть друг на друга. А к ночи нальется луна и оба снова откроют этот альбом, уже вместе.

   …К мерному рокоту гонга прибавился стук крови внизу живота, напрягая там все. Во рту пересохло. Дрожали руки. Осторожно нащупывая ногами пол, остановился. Стоял прямо, утихомиривая себя, нельзя, сейчас нельзя двигаться дальше и быстрее, иначе взорвется, с криками, как в постели, свалится в углу, обнимая тонконогий штатив, и заснет, наплевав на Новый год и все остальное.

  "Или пойти и утопиться на хрен, потому что - чего еще, после такого вот..."

   ...Замедляя танец, повел объективом по залу, уже словами, вернувшимися в голову, приказывая, гладя себя по голове "вот, еще кадр, последний, все", и поймал яркий свет сцены. Тройным перестуком отозвалось сердце. Рита в такт его танцу вела свой, покачивая дурацким, как у цирковой лошади, султаном на зачесанных волосах, ставила ноги на высоких каблуках, поднимала голые руки и темнота вливалась в ямки подмышек. Сверкали на щеках и скулах серебряные мушки, а глаза - нет. Он поймал в кадр тот самый, углубленный в себя взгляд, которым она пережидала страшное, и, задержав палец на кнопке, дождался, когда застынет полностью, выгнув себя у шеста, подняв над плечиками грудь с подкрашенными сосками. Снял.

   Перевел дыхание, слушая, как орут и хлопают за спиной зрители. Хотел улыбнуться танцовщице, но яркий подиум уже опустел, а за спиной продолжали надрываться пьяными восторгами. Повернулся, держась за треногу. Провел рукой по груди и ватно удивился, увидев, как размахивает его рубашкой костлявая дама с голой спиной, посылая воздушные поцелуи.

   Он был обнажен по пояс. Ноа лежала на коже спокойно, переливаясь во вспышках цветного, смотрела ему в глаза.

  - Вот так номер. Как это я. Успел. Раздеться.

   Язык не слушался.

  - Ты танцевал, Мастер, - ответила змея, не отводя продолговатых глаз, говоря прямо в мозг его, - ты их всех станцевал сейчас. Еще ступень...

  

58. БЕСЫ В ЛЮДЯХ

  Садясь, положил камеру на угол скатерти, оттянул от нее непослушные, как отсиженные руки и смотрел, как лежит. Уже никакая не девчонка и никакая не грудь, а маленький инопланетный ящичек, вместивший в себя темный зал с демонскими плясками. Отвел глаза, но внутри продолжал держать ящичек мыслью, как бомбу, что в любую секунду взорвется. В мешанине света пошевеливалась Ноа, этого никто не видел, и Витька успокаивался, чувствуя ее скольжение по горячей коже. Издалека, наливаясь громкостью и обретая смысл, приплыл голос Яши:

  - Эти вот, что с краю, большие в нашем мире человечки, нужные. Олег Саныч самый главный начальник всего края по... ну, не скажу тебе, по каким делам, не обижайся. Если что, сам после узнаешь. А с ним, вот тот, пошире мозолем, это Дмитрий Петрович, его босс из самой Москвы, сечешь?

  - Секу. А третий с ними?

   Яша хохотнул, положил сцепленные руки на белую скатерь и стал крутить пальцами:

  - Третий - прост. Шоферит он у Олежки. Но и не прост, ага. В таких делах, как сегодня вот, он у них как раз главный. А знаешь, почему?

  - Нет.

  - А хочешь, скажу?

  - Не хочу.

   Черная камера лежала на углу - третьим, принимала участие в разговоре, слушала. Витьке захотелось, чтоб не слышала ничего, и так слишком много знает.

  - А что ж так? - Яша удивился весело, потер ладони, - я думал, тебе до всего дело есть!