Но сперва думала по-другому, боялась за квартиру. Молодая совсем девчонка, лимитчица и все бегает к сыну. Поджимала губы, когда та приходила и все вилась вокруг Ильи, а он смотрел на мать и снова усмехался. Даже думала Ольга тогда, назло ей крутит. Но слышала, как, в комнате запершись, хохотали и даже пели, возились, двигая мебель, и Наташа выбегала ночью, закутанная в простыню, шлепала в туалет, журчала тоненько. И как покраснела сильно, враз, столкнувшись с Ольгой в коридоре. А как-то помнится, встала рано и пришла к ней на кухню, сама. Пили кофе и попросила разрешения называть не Ольгой, а - Олей Викторовной. Как погладила по сердцу. Вот тогда подумалось о трубе, пусть бы - прописалась, нарожала крикунов, стала толстеть и переживала бы, что некрасивая.
Но это же Илья. Ее Илья, что сам по себе. То, что слышала вчера, за плотной дверью, оно было и раньше. И смех был и глухие Наташины крики. Оля Викторовна сразу вспомнила мужа, Афанасия, ну и дурацкое же имя, но вот тоже умел так. И загордилась сыном, который там в комнате, с красавицей.
- Пусти, Кот, ну-ка, дай посуду вымою, - встала, устраивая лежебоку на теплом табурете. Щелкнула газовая колонка, согрела руки толстая струя воды.
Кота Илюша принес. Не пожалел, а просто - цвет понравился. Замучил тогда, снимая, и собрался снова в подъезд унести, но Ольга Викторовна грудью встала. Мой Кот. Фотографий ее с Котом, как бы не больше, чем Наташиных. А Наташу снимал много. Он к тому времени уже хорошие деньги получал за работу, и не от случая к случаю. Хватало им на все. А ему и не надо. Ни мебели новой, ни машины. Был случай, приехал к ним иностранец. С переводчиком. Нормальный такой мужчина, красиво стриженый, говорил быстро, все рвался в комнату к Илюше, но тот велел в столовой накрыть чай, торт был, все так неожиданно, если бы заранее, она бы сама купила, но принесли с собой. Совал Илюше в лицо диктофон, спрашивал и, цокая языком, рылся в снимках, шуршал, ахал. Потом схватил ее руки в свои мягкие, ухоженные и, черными глазами глядя, стал говорить-говорить, а переводчик сказал, что мол поздравляет ее с тем, что она мать гения, настоящего. Секунду она внутри от неловкости вся переворачивалась, да разве можно вот так, сразу? Ее Илюша? Который, когда ест, то вечно стол в крошках и прости Господи, иногда в туалете не смоет... Но сын держал ее глазами, как на прицеле и она, пожав мягкие руки, улыбнулась и с достоинством кивнула. Сказала:
- Переведи ему, я знаю. Мой сын - гений.
И на усмешку Ильи уже не смотрела. Унесла грязные чашки на кухню, ей там хорошо всегда было, а уж когда Кот появился, так и вовсе уют. Мыла посуду, грела руки в горячей воде и думала, не будет ей внуков. Не нужно ему семьи, детей, только работа. И Наташа ему - не любовь, а вместо ее материнского недоверия. Вон какими глазами смотрит на него. Будто он ей - Бог. Верит.
С тех пор Ольга Викторовна книжек по фотографии не читала. Пусть их живут, как хотят. У него есть Наташа, у нее есть Кот и кухня, дорожки в парке и книги. Соседки с собаками и их внуки, которых можно присмотреть и потом вернуться в чистую комнатку в кресло у телевизора, куда Илюша не заходил никогда, а только заглядывал.
Жаль, что закончилось у них тогда все. Билась девочка, билась об него и стала улетать все дальше, пока не улетела вовсе.
- Ну что ж, - Оля Викторовна от раковины повернулась к Коту и тот открыл изумрудный глаз, муркнул, закрыл снова.
- Наверное, он знает, что делает. А у нее все получится. Ты видел, какие глаза у нее? Ленивец ты. У нее и у этого мальчика, который приходил осенью, у Вити.
Чашки скрежетнули об алюминиевые проволочки сушилки. Кот дремал, но подергивал ухом, принимал участие в разговоре. Еду отрабатывает, усмехнулась Оля Викторовна и повела плечами неловко, стыдясь перед собой за мелкость мысли, хоть и в шутку подуманной. Говорят, коль скоро умирать, надо душу держать в чистоте. Чистота помыслов... Вот у них, у этих, с чистыми глазами, у них бы - дети. Такие же! Звонкие, колокольчиками, и глаза, как дождиком промыты, без ледышек. Жаль, что даже если, то она к ним никакого отношения иметь не будет. Хотя... Вон как Илья озаботился этим мальчиком. И вечером, когда увел Наташу к себе и откричала глухо, как в старые времена, то говорили долго и горячо. И имя его поминали часто. Так хотелось спросить утром, но побоялась.
Она снова взяла Кота и, прижимая к груди, подошла к окну. Солнце отражало себя в окнах напротив, тренькало в глаза дрожащими яркими зайцами.
- Кот, я думала, все идет к концу, потому что возраст. И у него. Думала, осталась мне одна печаль, и - доживать. Но кажется, все крутится дальше, а, Кот? Будем жить и смотреть, чай и суп греть...