Вступление

   Витька посмотрел в окно. Солнце заливало огород и блистали под лучами голые ветки деревьев и кустов, казалось, по ошибке без листьев. Подумал о сугробах во дворе московского старого дома, о серой с коричневым мешанине на дорогах и тротуарах.

   - Сходим. Я с удовольствием.

  - Славно. Я в магазин пойду и бабке его передам, пусть прибегает. Она там торгует мелочью всякой.

  

  "Привет, подружка Наташка!

  И не удивляйся, что буквы кривые, рука еле работает. Потому и письмо короткое будет, а хотел длиииинное для тебя. Или для себя. Живу я уже не на маяке, а в поселке Нижнее Прибрежное. У бывшего библиотекаря Ларисы, на пенсии она сейчас. Расскажу потом. Еще снимаю репортажи для местного царька-бригадира, ну чисто вождь в племени, ей-ей. Расскажу. Извини, не рассчитал, рука болит, карябаю еле-еле. Много всего, но я только о главном скажу. Ноа, моя змея Ноа, она учит меня. Но не любит, понимаешь? Она вроде без сердца, хотя когда становится женщиной, ну, совсем настоящая. То есть, я сам должен думать о себе, о своем сердце и о том, какой путь выбрать. Когда только началось все, я думал, вот он - выбор. Я выбираю полет. Там, где можно идти за своим талантом, не продавать его. И вот сейчас дорога снова разделилась и снова выбор. Наташа, есть темная сторона. Может, туда ведет меня Ноа во снах? И мне очень туда хочется. Сны казались безопасными, отдельными от реальности, но сейчас темное пришло прямо в жизнь. И мощное оно, тащит. Не знаю, что делать с собой. Я бы хотел все время на свету, как раньше. Отвернуться от черного и не смотреть. Раньше и не смотрел, чтоб не больно. А сейчас... И что мне делать? Вдруг я не смогу вернуться, Нат? А отворачиваться дальше не получается. Будто темнота пришла за мной сама.

   Больше хотел, но засыпаю. Целую тебя в нос, ты, наверное, мой ангел. Смешной.

  Твой В."

  

   Ближе к закату Лариса сказала поскребшемуся в калитку Васе:

  - Завтра, парень. Умаялся, спит, может к ночи встанет чаю попить и снова свалится. Да пусть уж.

  

   Так и получилось.

  На следующий день Василий шел рядом с выспавшимся Витькой, тащил подмышкой клетчатую свернутую сумку. С горушки махнул рукой на темную волну деревьев по трем холмам:

   - Вон. А летом там даже маслята. Но теперь мало. С города приезжают на машинах и все собирают.

   - Неблизко. В темноте обратно дойдем?

   - Луна уже. И фонарик. Я у теть Ларисы переночую, мне разрешили.

   Тропа узкой лентой прорезала зимнюю траву - короткую на верхушках холмов и длинную в низинах, лежащую спутанными прядями, цветом в вечернем солнце, как ларисины волосы. Идти было приятно, твердо, солнышко подсушило глину. Витька держал рукой на груди камеру, смотрел и сладко дышал, радуясь морю и запахам степи. Только иногда вспоминал колючий взгляд Генки, когда рядом, почти касаясь плечами, ворочались в зыбкой байде, над сумрачной зимней водой. Темные ряды сосен уже выстроились различимо до веток на склонах соседнего холма и Вася схватил Витьку за рукав. В низине поодаль черным жуком приткнулся знакомый джип. От него вверх, к соснам вилась узенькая тропка.

   - Он там.

   Витька встал, как запнулся. Стряхивая головокружение, оглянулся, убедиться, что там, на краю зрения - море, а не полуразрушенная дача в колючей проволоке. И автомобиль, не красный ли он спрятался в тени? Вскинулась в голове картинка из прошлого: Карпатый стоит, опершись задом на красный капот, заправив большие пальцы за ремень, а сбоку - Жука, мочится на траву, не прячась. Не обращая внимания, что виден девушке, сидящей в салоне. Лада...

   - А что он там? Зачем? Не за ветками же!

   - Не знаю.

   Вася потоптался. Оглядывался, думая, морщил лоб. Неловко пожимая плечами, посмотрел снизу Витьке в лицо:

   - Вить, я боюсь.

   - Ну, пойдем с другой стороны. Вон еще тропинка.

   - Пойдем с другой. Пусть он нас не видит, хорошо?

   Витька положил руку на его плечо:

   - Конечно. И далеко не пойдем в лес. С краю наломаем и той же дорогой - обратно. Не увидит он нас.

   Солнце ушло за холм, за поселок, прокатив по улице меж домами последние теплые светы. Но темнота еще не встала стеной, медлила. И все вокруг, как на елочном шарике из детства, подернулось серебристо-серой пыльцой. Ее не сдувал зябкий вечерний бриз, она просЫпалась из безвременья на траву и небо, увела в смутную тень лощину, затуманила бока черного джипа, ложась дымкой на плошку моря, видную в далекой седловине. И только сосны стояли тёмно, топыря вниз колючие многие руки. Тыкали в серебристое небо острые верхушки. Но не доставали до неровной луны, наливавшейся бледным светом.

   И чем ярче светила луна, тем виднее тени на узкой тропинке.

   Взобравшись по склону, постояли, привыкая к сумраку.

   - Да вот здеся можно. Фонарик не включай, да? - сказал шепотом Вася.

   Подсекая прихваченным с кухни ножом разлапистые ветки у самого ствола, тянули, пачкая ладони смолой. И, оторвав, запихивали в просторную сумку. Взяли пять, хотели еще, но Витька покачал головой, хватит, не жадничать. Сумка кубом стояла, белея квадратами рисунка на блестящих боках.