Встревоженные тугаи

«На одном из совещаний командиров взводных участков было предложено выкрасть борова, привести в штаб полка и судить. Командир полка согласился. Он еще добавил, если уберем атамана, многие казаки перекинутся к нам.

Легко сказать – привезти. Белоказаков в том районе тьма-тьмущая. И у генерала охрана – не подступись. Надумали свадьбу в станице, где генерал жил, сыграть. И его пригласить. Приготовили все, как надо. Среди гостей – наших пятеро. Пир горой пошел. Льют и льют в борова самогон, а у него – хоть в одном глазу. Но все же поднакачали его. Ну, думают наши, выйдет до ветра, – мешок на голову – и на коней. А боров встал, покачнулся и говорит, чтобы кровать, для молодых приготовленную, ему показали. И он там спать ляжет. И невесту к себе потребовал.

Перемигнулись наши: брать, дескать, пора. Лампу затушили, хвать борова, в рот кляп, самого в мешок, на коней – и к своим. Все пикеты и дозоры обошли, без шума вернулись. Занесли мешок в канцелярию взводного участка, развязали, а в мешке – повар генеральский. Перепутали впотьмах. Вошел, должно быть, с едой в тот момент в комнату Его и схватили. Толщина-то одинаковая…»

– Повар-ра, понял! Повар-ра! Железно р-ребята ср-работали, – со смехом воскликнул Рублев. – Толщина одинаковая…

– Чего ты гогочешь? – сердито оборвал Рублева Кириллов. – Вдумайся. Жизнью они рисковали. Жизнью своей молодой. Ради жизни других. А как пикеты обошли и дозоры. Без шума вернулись. Мастерство! Ну а если бы шум. Их-то всего пятеро. Пятеро! Вдумайся. А ты: ха-ха-ха, – одарил Рублева недовольным взглядом и принялся читать дальше:

«Развернулись они молча и вышли из канцелярии. А потом слышу, кони в намет взяли. Выбежал, а их и след простыл. Куда, думаю, их черт понес? Не обратно ли?

Они и в самом деле вернулись к казакам. Прибыли на пятый день. Один убитый. Четверо израненных привезли убитого товарища и генерала толстопузого. Выполнили, докладывают, задание. А как и что там было у них – ни слова. Сняли шапки, когда товарища хоронили, а у самих слезы на глазах».

– Вот как обернулось. А ты «ха-ха-ха». Вникни!

Рублев промолчал. Молча сидели и четверо других молодых солдат, пока Кириллов не взял другой конверт.

– Давайте, прочитаем, – сказал, доставая из пухлого конверта несколько тетрадных листков.

«Косолапов Георгий Сидорович. Подполковник в отставке. В пограничных войсках с 1921 года», – начал он, но в Ленинскую комнату вошел дежурный по заставе и сообщил, что Кириллова и Батрединова вызывает старшина.

– Пошли, раз вызывает, – поднялся Кириллов.

– В этом и пр-релесть службы солдатской. Начальство думает за нас, в каком напр-равлении в данную минуту должны быть устр-ремлены твои духовные и физические усилия, – проговорил Рублев, картинно взмахнув рукой. – Вот так-то, стар-рики!

– Трепло ты несусветное! – одарил презрительным взглядом Рублева дежурный, и уже совершенно другим тоном обратился к Кириллову и Батрединову: – Пошли, ребята. Ждет старшина.

Вышли из Ленинской комнаты и остальные. Рублев остался один. Волей-неволей, продолжать читать письма ему.

«Но, может, подождать, когда вернутся? Слушать лучше, чем самому читать».

Время шло, а никто не возвращался, и Рублев в конце концов взяв конверт, начал его рассматривать. Дело в том, что неделю назад начальник заставы ему лично вручил письма ветеранов, посчитав даже конверты и записав цифру на память.

– Отвечаешь головой. История заставы и история части в них. Организуй читку их со своими товарищами, и если определите, что автор служил в тот период, когда откочевка уходила, напишем ему письмо, обсудив и приняв его на комсомольском собрании.

Но Рублев не был бы Рублевым, если бы, как организатор, сам бы читал письма, тем более что желающие нашлись без труда. Особенно охотно делал это Кириллов. Однако и майору Антонову перстом лба не перешибить. Он быстро раскусил Рублева и теперь специально устроил так, чтобы тот остался наедине с письмами. Голубев с усмешкой встретил затею начальника заставы:

– Плюнет он. Сгребет все конверты и отнесет в свою тумбочку.

– Поглядим, кто из нас прав.

Правым оказался Антонов. Без всякой охоты, но Рублев все же продолжил читать начатое Кирилловым письмо:

«Если уж ошибку какую где допущу, не обессудьте. Шашку моя рука держать привыкшая, а вот перо не научена. Некогда было. Шашкой и карабином завоевывали мы для вас, внуки мои, право учиться…»

Когда Миша Рублев учился в седьмом-восьмом классах, он, читая книгу, рисовал в своем воображении сцены прочитанного, переживал вместе с героями, старался подсказать любимому герою, как поступить, чтобы не попасть в беду, разоблачить зло и победить его. Но потом перестал «фантазировать». Не сразу перестал. Постепенно отвыкал. Обрывал себя. Заставлял не думать о судьбах книжных героев, а потом и читать книги перестал. Кумир их компании Эдик Цуров часто цедил сквозь зубы, то и дело сплевывая:

– Уважающему себя человеку не подобает витать в облаках в этот суровый век реализма. Живи сегодняшним днем, бери от жизни сегодня все. Что будет завтра – мы не знаем. Мечтательность к лицу лишь девицам изнеженным.