Встретимся в Силуране!

Опешив, Фаури разомкнула губки. Вероломный Орешек тут же прижал край кружки ко рту девушки, а другой рукой за волосы оттянул ее голову так, что лицо запрокинулось. Огненное пойло хлынуло в рот. Девушка закашлялась, пытаясь вырваться. Струйки мутной жидкости потекли по подбородку на темное платье, которое хозяйка недавно дала насквозь промокшей гостье. Как ни мотала головой Дочь Клана, все же несколько глотков ей пришлось сделать.

— Вот и хорошо... Все, уже все... — успокаивающе сказал Орешек и поспешно отошел, потому что не знал, какой реакции ожидать от бедной Фаури. Сам он, помнится, в такой же ситуации сначала прокашлялся, а потом съездил по первой подвернувшейся морде...

В просторном помещении (Орешек вспомнил, что хозяйка гордо назвала его «залом») было жарко, шумно и весело. Все переживали радость спасения, все старались перекричать друг друга, все улыбались до ушей — даже матрос, которому хозяйка накладывала на плечо тугую повязку: бедняге сломал ключицу обломок гранита, брошенный каким-то особо метким троллем.

Из команды здесь был только этот матрос. Остальные, с капитаном во главе, латали пострадавшее суднишко. С ними остался и Аншасти: следил, как из трюма вытаскивают подмоченные тюки, прикидывал размеры ущерба, соображал, что можно просушить и спасти.

Орешек про себя возблагодарил Безликих за то, что на нем не висит забота о своем и чужом добре. Было так хорошо отбросить тревожные мысли и окунуться в сухой жар, плывущий от чага, в аппетитные запахи стряпни, в веселую разноголосицу. Все живы! И Айфера не разнесли в кашу дубины троллей — вон, приткнулся у огня, трясет невесть откуда взявшуюся коробку для игры в «радугу». И Фаури с Пилигримом не исчезли в речной пучине... кстати, как там Фаури?.. Ну вот, ей уже лучше: раскраснелась, глазки блестят, что-то оживленно говорит. Хозяин отошел по своим делам, а Ингила, Рифмоплет и Пилигрим умиленно слушают барышню.

Ралидж вернулся к столу, налил себе вина из кувшина.

— ...И вы все такие хорошие! — горячо говорила Рысь. — Я вас всех люблю! Когда пускалась в путь — думала, будет страшно... я не привыкла к незнакомым... А ты, Ингила, такая славная! А Сокол — как он троллей, да? А ты, Пилигрим, самый храбрый на свете! Только ты зря за мной в воду прыгнул, ведь погибнуть мог... А я — ну и ладно! Подумаешь, утонула бы! Тоже мне печаль!

К таким словам подходила бы горькая интонация человека, который разуверился в жизни и не ценит ее даже в медяк. Но девушка, произнося эти недобрые слова, просто светилась ласковым теплым светом.

— Не надо больше такое говорить, не то Хозяйка Зла услышит! — заботливо откликнулся Пилигрим. — Хуже смерти мало что бывает. А какое горе родным, если погибнет такая милая девушка...

Парень осекся — видимо, сообразил, что позволил себе слишком много.

— Да нет же, я не об этом. Просто мне умереть не страшно... Ты слышал про Вечную Ведьму?

— Н-нет, — растерялся Пилигрим.

— А я что-то такое слышал... — попытался припомнить Ралидж.

— Я знаю! — обрадовалась Ингила. — Я балладу слышала! Ведьма живет уже много веков. Умирает, потом снова на свет рождается...

— Ну и что? — не понял Рифмоплет. — Мы же все так живем! Очистится душа в Бездне — и снова в новорожденного...

— Да нет же, — объяснила циркачка, — мы все забываем а Вечная Ведьма помнит каждую свою прежнюю жизнь.

— Правильно! — еще ярче просияла Фаури. Внезапно при горюнилась, потупила глаза и мрачно сообщила: — Это я!

— Кто — «я»? — не понял Рифмоплет.

— Вечная Ведьма! — так же угрюмо объяснила девушка.

«Вот что значит высокородная барышня! — восхитился Орешек. — Даже с пьяных глаз не буянит, посуду не бьет, истерику не закатывает. Чепуху несет, вот и все...»

— А трудно, наверное, жить, если помнишь себя за много столетий назад? — вежливо поддержал он разговор.

Ингила бросила свирепый взгляд на негодяя, который издевается над бедной захмелевшей девочкой. Орешек догадался, что только из уважения к Клану его не пнули под столом.

Но Фаури не обиделась.

— А я не помню, — с тихой грустью пояснила она. — Ничего не помню. Вечная Ведьма в детстве растет, как все малыши, а потом — раз! — и вспоминает. Сразу! Все! Только я на этот раз что-то задержалась: семнадцать лет уже... — Фаури всхлипнула.

— А откуда тогда... — растерялся Орешек.

— От дедушки, — задумчиво объяснила Фаури. — Он астролог, он по звездам вычислил, что я — это я... то есть она... — Фаури подняла глаза, оглядела собеседников — и на нее снизошло озарение: — Вы мне не верите!

Все наперебой стали уверять девушку, что не сомневаются ни в одном ее слове.

— Вы мне не верите! — с тоскливой безнадежностью повторила Рысь. — Ну ладно! Смотрите и слушайте...

Фаури обвела всех четверых странным взглядом, пристальным и настойчивым, словно заключила в невидимый круг. Запахи стряпни вдруг стали невыносимыми, звуки болтовни за соседним столом резко зацарапали слух, огонек светильника разросся до размеров факела. Все вокруг слилось в яркую ослепительную пелену, расплылось, размылось... исчезло...

* * *