Встретимся в раю

– Моя мама любила ваши книги, я часто читал ей после того, как она заболела. Я помню их. У Мугабе же была жена, которая пыталась убить его?

– Сейчас я работаю над последней книгой. Поэтому…

– Больше не будете писать?

– Буду, но не про Августа.

– Почему нет? – его тон спокойный, расслабленный, но без традиционных западных фонетических особенностей, которые я ожидаю услышать от жителя Молде.

– Все когда-нибудь кончается, так ведь говорят? – Милла поправляет пряди волос и наклоняется ближе к столу.

– Откуда вы родом? – спрашиваю я.

– Из Молде.

– Жили там всю жизнь?

– Нет, какое-то время мы жили на юге страны у семьи матери, а родился я вообще на севере, хоть и не помню…

– На севере? – вырывается у меня.

Борг и Милла удивленно смотрят на меня.

– Что? – говорит Борг. – Что-то не так с севером?

– Да, – отвечаю я и чувствую боль в пробитой ладони. – Проклятый север Норвегии.

– Проклятый?

– У Торкильда было там одно дело, – быстро вставляет Милла, не отрывая глаз от Борга. – Все не очень хорошо закончилось.

– Дело? Вы следователь?

– Своего рода. Разыскиваю людей. Мертвых людей.

Свейн Борг изучает меня, не говоря ни слова, и наконец поворачивается к Милле.

– Значит, вы проделали такой путь, чтобы спросить меня, как я сюда попал?

– Если вы не против, – говорит Милла.

– По словам российского историка и писателя Александра Солженицына, арест – это «мгновенный разительный переброс, перекид, перепласт из одного состояния в другое»[19], – начинает Свейн Борг.

Милла оживленно кивает.

– И у вас так было?

– Нет. У меня было ожидаемо. После смерти матери я потерял над собой контроль. – Он смущенно улыбается и продолжает: – Она тоже была известной личностью, как вы.

– Сольвейг Борг. Она была певицей, да?

Борг кивает.

– Ее звали «Малышка», потому что она была маленькой и нежной, как куколка. А голос при этом мощный. – Он нервно смеется. – Маме никогда не нравились прозвища.

– У вас были близкие отношения?

– Да. Когда я рос, кроме нее у меня никого не было. Она часто брала меня в свои турне, даже когда я был еще совсем маленьким.

– Я слушала один из ее альбомов.

– И как вам? – И снова сдержанная улыбка, словно он не смеет улыбнуться в полную силу, то ли оттого, что его расстраивает состояние зубов, то ли просто не хочет.

– Красиво, – отвечает Милла. – Кажется, тот диск был одним из ее последних, она пела про рай.

– Мама болела, когда записывала его. Нам пришлось переоборудовать квартиру в студию, потому что она уже не могла ходить. Знала, что это будет ее последний альбом.

– Она была религиозна? – спрашиваю я.

– Религиозна, – Борг пробует слово на вкус, продолжая смотреть на Миллу. – Не верующая в Бога, как все ее родственники, но религиозна, да. Религиозна в своем восхищении норвежской природой, горами, фьордами, а также людьми. Но, мне кажется, в конце жизни она все чаще и чаще думала о том, что ее ждет после.

– Вы уехали из дома после ее смерти? – осторожно спрашивает Милла.

– Да, – вдруг улыбка пропадает. – Семья ее сестры настояла на том, чтобы маму похоронили на юге Норвегии, хотя они прекрасно знали, что она видеть не могла и само место, и родню после того, как они с ней обошлись, когда она забеременела и родила вне брака.

– Что случилось? – спрашивает Милла.

– Они наняли адвоката, чтобы завладеть всеми правами на ее творчество, и в конце концов я сдался и уехал.

– Чтобы найти вашего отца? В России?

– Во время своего первого турне в Петербурге мама встретила мужчину, юного русского студента-медика, пришедшего на ее концерт. – Борг снова смеется. – Они провели горячую ночку, как она говорила, и она уехала из России со мной в животе. В семье хотели, чтобы мама отказалась от меня, но она настояла на своем.

– Сильная женщина, – говорит Милла и кивает, словно чтобы подчеркнуть только что сказанное.

– Да, она была сильной. А мне не стоило уезжать. Я не нашел в России следов отца. Все, что у меня было, – его имя и специальность, мать говорила, больше мне знать незачем. Достаточно и нас двоих. Когда ее не стало, я подумал, мне нужно что-то кроме этого, но, ничего не найдя, я просто остался здесь, ждал, вдруг что-нибудь произойдет, пил и бродил по городу. Ничего не происходило, я пил больше, и однажды, провоцируя полицейского, напросился на неприятности. Решил, что нужны какие-то изменения в жизни. Может быть, хотел, чтобы он застрелил меня и мы с матерью могли бы встретиться снова.

– Как грустно, – вздыхает Милла.

– У вас есть дети? – спрашивает Борг.

– Дочь.

– Вы близки?

– Нет, – шепчет она, не отрывая глаз от Борга. – Я даже не знаю, где она.

– Она пропала, – говорю я. – Примерно в то же время, что и вы. Милла не только пишет книги о пропавших людях. Она ищет свою дочь.

– Прошу прощения, – говорит Свейн Борг, протягивая руку Милле. – Мне очень жаль.

Милла берет его руку и сжимает.

– Когда вас выпустят? – спрашиваю я, пока Милла с Боргом молча смотрят друг на друга.

– Через шесть лет, четыре месяца и семь, нет, шесть дней.

– И что будете делать?

– Поеду домой в Норвегию. В России мне больше делать нечего.

– После отъезда из Норвегии вы сразу отправились в Россию?

– Да. Сразу же.