Встретимся в декабре

— Ты не понимаешь! — это жестокое предложение всегда било меня наотмашь. Знал ли он? Конечно знал. Просто циничность лезла наружу уже тогда, — Больше никогда не смей ему это предлагать! — чуть громче, чем надо ставлю перед мужем на стол тарелку с салатом, — Папе эту квартиру после детдома дали, он с мамой там жил. Счастливо, почти тридцать лет…И все, понимаешь, все сделал своими руками! Там его вдохновение, его баночки, колбочки, тетрадки. Ты же знаешь, что как мамы не стало, он с головой в науку ушёл…Эти стены лечат его, он дышит родным запахом, а предлагаешь его поместить в бездушную панельную коробку?

— Да это же паранойя, Саша! Жить призраками, когда рядом есть живые люди и не хотеть им помочь!

— Мы с тобой сами можем заработать, Андрюш. Я же не говорю, что твоя мама плохая лишь потому, что в одной из комнат ее квартиры стоит рояль!

— Так квартира твоего отца стоит, как две квартиры моей матери! А в ней живут пробирки и тараканы в закрытом мусоропроводе! — с психом отшвыривает от себя вилку и отодвигает ужин, — Спасибо, женушка, я сыт.

— Прошу тебя, милый, давай закончим этот разговор и не будем ссориться, — я устало опускаюсь на кухонный табурет, пытаясь справиться с чувством вины. Мне всегда очень плохо, когда мы в ссоре.

Андрей пыхтит, злится и, скорее всего, снова подбирает у себя в голове определяющее прилагательное для меня. Недалёкая, непрактичная, блаженная фантазёрка и ещё куча других слов, которые я уже не раз слышала в свой адрес.

— Чай будешь? — пытаюсь улыбнуться и разрядить обстановку, — Я твои любимые пряники с апельсином купила. Вот, — облегченно выдыхаю. Вроде потеплел, — А ещё, мы с Аленкой сегодня в магазине были. Сейчас. Я покажу тебе, — убегаю в комнату и везу на кухню свою «желтую прелесть» на колесиках, — Ты только не сердись, милый, он по распродаже был и так мне понравился, — кручу перед Андреем пластиковый модный чемодан и радуюсь ему, как ребёнок, — Мы же все равно хотели к отпуску покупать…

— Блин! Саша, пряники с абрикосом! — ох… Ну приплыли! Муж брезгливо отшвыривает сладость в сторону, — Неужели так трудно запомнить, что я ненавижу абрикос! — с грохотом встаёт из-за стола, а я долго рыдаю рядом с желтым чемоданом.

Прям как сейчас. Только теперь у него ещё и крышка плохо закрывается, приходится прижимать коленками.

—

А ещё это «пластиковое безобразие» упорно и никаким боком не желает помещаться в багажник Hyundai Getz, который приехал исполнять роль моего такси.

— Придется в салон брать, — задумчиво выносит вердикт водитель в засаленной кепке, — Только там ещё кресло детское стоит, поэтому, сначала садитесь сами, а я вам его на колени подам.

— Я могу просто сесть на переднее сиденье, а вещи положить сзади, — пляски с чемоданом на морозе начинают меня напрягать, хочется уехать от съемной квартиры подальше и побыстрее.

Но побыстрее — это точно не про сегодня. Сумма на таксометре растёт в геометрической прогрессии, пока мы с переменным успехом доезжаем до центра и попадаем в очередную бесконечную снежную пробку.

— Остановите мне, пожалуйста, при первой возможности. Я дальше дойду пешком, — больше всего на свете мне сейчас хочется выбраться из удушающего запаха выхлопных труб, растечься по дивану на кухне у Аленки, забрать себе на колени засыпающего Тошку и говорить, говорить…

Чувствовать, как теплеют кончики пальцев, сжимающие чашку, вылавливать чайной ложкой кусочки печенья, упавшие в какао, и ковырять сушками сливочное масло. О! Как же трясло моего мужа, когда я забывала скрыть следы преступления, и он обнаруживал за завтраком рваные дорожки на масляном брикете. У каждого свои деликатесы, что поделать.

— Возьмите, пожалуйста, — отдаю деньги таксисту, — Спасибо вам, сдачи не надо, — говорю это, скорее, для собственного успокоения, потому что понимаю, что никто и не собирается отдавать мне законные сто рублей. «Разменять негде. А у вас мелкие купюры будут?» Все, как всегда.

Перебравшись через снежные сугробы высотой по колено, перехожу на другую сторону улицы. Ну вот, ещё один квартал и я на родной, уютной, старенькой улочке. Не Арбат, конечно, но зато там всегда тепло, светят желтые фонари и никогда нет ветра, поэтому все деревья стоят с пушистыми «белыми шапками», в которых любят греться красные снегири. Снег начинает валить крупными влажными хлопьями и за несколько минут окончательно прячет от глаз заледеневшие грязевые бугры на тротуарах. Дорога отражает ночное освещение так красиво, мягко, почти невинно. Закрываю глаза и подставляю лицо под снежинки. Хлопья падают на веки, губы и, тая на горячих щеках, оставляют тайной происхождение двух соленых дорожек.

Вдруг, справа от меня раздаётся хлопок петарды. Характерный свист, запах пороха и ещё один хлопок. Едкий дым проникает в лёгкие, «режет» глаза, громкие взрывы дезориентируют, заставляют паниковать и бездумно двигаться. Эти дурацкие подростковые шуточки! Накидываю на голову капюшон, потому что больше всего боюсь, что словлю представителя пиротехники в него.