«Правительство Австро-Венгерской империи, для успешной работы международной следственной комиссии, расследующей все обстоятельства злодейского убийства российского императора Александра II, и недопущения в будущем каких-либо враждебных действий против Российской империи, должно выполнить следующие требования:
1. Запретить все издания, пропагандирующие ненависть к России и нарушение ее территориальной целостности.
2. Закрыть все организации, союзы и общества, ведущие пропаганду против России.
3. Исключить антироссийскую пропаганду из народного образования.
4. Уволить с военной и государственной службы всех офицеров и чиновников, занимающихся антироссийской пропагандой.
5. Сотрудничать с властями Российской империи и Югороссии в подавлении движения, направленного против России.
6. Провести расследование против лиц, подозреваемых в соучастии убийству в Софии императора Российского Александра II, с привлечением к оному расследованию членов международной комиссии.
7. Арестовать всех лиц, подозреваемых или причастных к убийству в Софии.
8. Принять эффективные меры к предотвращению контрабанды оружия и взрывчатки в Россию и Югороссию, арестовать пограничников, помогавших убийцам пересечь границу.
9. Дать объяснения насчет враждебных к России высказываний австрийских чиновников в период после убийства.
10. Без замедления информировать Российское правительство о мерах, принятых согласно предыдущим пунктам».
На проекте этого документа, больше похожего на ультиматум (я не сказал Игнатьеву, что за основу его я взял именно ультиматум, предъявленный в июле 1914 года Австро-Венгрией Сербии после убийства в Сараево австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда), уже стояли подписи глав внешнеполитических ведомств России и Югороссии — то есть графа Игнатьева и моя.
Бисмарк, внимательно прочитав сей документ, закашлялся и хотел было что-то сказать, но потом, видимо передумав, взял со стола лежавшее там перо и аккуратно поставил на документе свою подпись.
Итак, дело было сделано. Процесс мирного разложения того, что сегодня еще называлось Австро-Венгрией, на ряд мелких и безопасных для России и Югороссии государств был начат, а Бисмарк проглотил свою ложку горькой микстуры. Теперь надо было угостить его чем-нибудь сладеньким.
Но в этом первую скрипку должен был играть Николай Павлович, а ваш покорный слуга, загадочно улыбаясь, на время удалился в тень.
— Господин канцлер, — торжественно сказал граф Игнатьев, — мы благодарны вам за то, что вы с пониманием встретили наше предложение. И в знак признательности, хотим сообщить вам, что и Российская империя и Югороссия готовы подтвердить незыблемость западных границ Германской империи. Что будет зафиксировано отдельным пунктом в союзном договоре между тремя нашими державами.
Бисмарк не верил своим ушам — сбывались его самые сокровенные желания. Ведь Россия подтверждала законность перехода Германии Эльзаса и Лотарингии, провинций, отторгнутых от Франции во время франкопрусской войны 1870–1871 годов.
А Игнатьев, словно не замечая радости на лице Бисмарка, продолжал:
— Более того, мы будем считать вполне справедливым, если Германская империя примет законные меры самозащиты в случае, если Франция станет серьезно угрожать ее безопасности…
Это было дипломатически завуалированное, но достаточно четко выраженное разрешение Берлину совершить нападение на Францию.
Бисмарк расцвел. Он в одночасье получил то, чего добивался от канцлера Горчакова на протяжении многих лет. Правда, он понимал, что ценою этого стала Австрия… Но такова суровая правда жизни — за все надо платить. Так пусть заплатят эти неудачники в Шенбрунне…