Встречное движение

Мы сели выпивать, быстро напились, и, как ни странно, я несколько протрезвел относительно истинных своих переживаний. Хлопая друг друга по коленям, мы с Людкой перемыли кости старому потасканному Ордынскому и нерастратившей свой темперамент Нине, не смогли угомониться даже тогда, когда, придя с затянувшегося партийного собрания, обсуждавшего закрытое письмо ЦК, Толик пересказал его нам, пьяным, хихикающим, чуть ли не дословно…

— Спилили Дубчека! — перебивая, острил я, — а кольца остались! Кольца цепи…

— Нет, спилили Дубчека, — поправляла меня Людка, — а Свобода осталась.

Толик молча выслушал наши ухищрения, потом налил и себе «Твери»…

— Твари! — хором поправили мы.

А спустя неделю мне позвонил режиссер и сказал, чтобы завтра ночью я непременно пришел прощаться…

Едва поднявшись по лестнице на второй этаж, я увидел, что в фойе наши девочки готовят стол; остальные были в зале, я зашел, привычно отыскал свое место, привычно покосился вбок.

С первых же слов стало ясно, что Студию решено закрыть не за формалистические поиски, а потому что с таких Студий «начинается Чехословакия», как выразился на парткоме МГУ высокопоставленный чиновник… Собрали же всех отнюдь не для того, чтобы прощаться, а чтобы подписать коллективное письмо протеста: чем больше подписей, тем больше шансов, что письмо хотя бы прочитают там, наверху…

— А куда, куда письмо? — спрашивали из зала…

Режиссер уходил от ответа, но получилось, что вроде в… КГБ! И чтобы не только фамилии, еще и должности, и адреса… Недурно придумано… Самое же письмо — всплеск эмоций — в чистых руках холодно читающего человека должно было выглядеть жалким визгом…

— Погодите, — с места сказал я, но никто меня, кроме соседа, не услышал.

— Погодите! — крикнул я и пошел к сцене, слыша позади знакомый смешок: о, конечно же, он думает, что я просто струсил и предложу что-то постыдно конформистское… Как бы не так — я вспомнил, по какому принципу сочинил письмо для семьи Сеговио, и решил, что этот принцип универсален.

— Надо встать на позицию читающего, позицию властей, — говорил я со сцены, стараясь не думать о том, сколько же стукачей в зале, — а потому написать, что сохранение студии предотвратит разрастание конфликтной ситуации, а закрытие породит цепную реакцию конфликтов, то есть «Чехословакию»…

Впервые я был на сцене, впервые сорвал аплодисменты… Потом все мы вышли в фойе, ели, пили, целовались, объяснялись… Под утро вывалились на заснеженную серую улицу, стали ловить такси, искать попутчиков. Рядом я увидел… Светлана.

— Вам куда? — неожиданно спросил он.

Я обрадовался его вниманию, которое столь неожиданно заслужил. И готов был из любопытства поехать в его сторону. Узнав, что я еду в сторону Преображенки, он сказал, что ему по пути, но места не назвал и, доехав до конца, вышел из такси вместе со мной.

— Вы здесь живете?

— Я здесь снимаю…

— У вас есть кофе?

— Нет… только чай…

— Чай так чай! — согласился Светлан, будто я его зазывал к себе.

Но отказать было неловко, кроме того, я испытывал жгучее любопытство к этому человеку. Мы прокрались в мою комнату, где сморщенная, много дней неубираемая постель да листы бумаги, испещренные короткими строчками, в один миг открыли ему мой образ жизни…

Я достал из буфета и поставил на стол сахарницу, чашки, ложки, извлек жестянку с заваркой. Светлан следил за моими движениями.

— Слушайте, а водка у вас есть? Может, по рюмочке? — непринужденно спросил он.

Я развел руками.

— Ничего… у меня есть, — сообщил он и, открыв свой баул, извлек оттуда четвертинку.

На мгновение мне показалось, что он похож на рыбака, занимающегося подледным ловом, — сидят такие вот в своих тулупах с красными носами у ящиков или баулов, а там и наживка, и закуска, — ждут, когда кто клюнет…

— А стаканы у вас хоть есть? — спросил Светлан и зевнул. — Как же это вы без кофе обходитесь?!

— Я вообще кофе не пью, — ответил я и про себя добавил, — разве что у Нины.

Признаться, этот человек вызывал во мне интерес лишь до того момента, пока он был недоступен и молчалив; теперь я отчетливо видел перед собой одного из многих опустившихся полуинтеллигентов, алкоголика с незаконченным высшим…

— Как так не пьете? — насторожился он. — Традиция требует писать стихи бессонными ночами…

— Вы ведь на философском учились? — не отвечая ему, спросил я и угадал.

— Ну, так это когда?! «ДО-ТО-ГО!»

— А сейчас чем занимаетесь?

— Жду, когда вы стаканы дадите! — нарочито жлобски ответил он.

— А я думал, что в вашем бауле и стаканы есть… по крайней мере один…

— Точно! — усмехнулся он. — Только тогда давайте в подъезде на лестнице разольем, идет?!

— Идет, — кивнул я и, достав из шкафчика рюмки, протер их льняной салфеткой. Светлан нетерпеливо ждал.

— В следующий раз потрудитесь купить кофе, — подчеркнув старомодное слово, произнес он в качестве тоста и первый, залпом, выпил.

Неужели я так зависел от его смешка, предпринимал шаги в надежде познакомиться, чтобы в результате стать свидетелем человеческой немощи перед лицом всесильного порока?..

— И по второй! — сказал Светлан, сразу же наливая водку. — За вас!