Встречное движение

Я не договорил, потому что в комнату ворвалась Дебора: она была всерьез разгневана, однако мне показалось, что она еще и чем-то очень и очень напугана…

— Черт, дьявол, чума!.. — закричала она. — Где водка?! Я кому сказала?!

И я послушно и облегченно подчинился. Конечно же, домашние припарки ничему не помогли. Пьяная Гретта вдруг стала вспоминать, как перед первыми менструациями умирала от желания и готова была отдаться любому, кто догадался бы взять ее…

— Да кто тебя взял бы, да кому ты нужна?! — радостно, словно бы ситуация уже благополучно разрешилась, смеялась Дебора. — Вот, бамбино, посмотри, какой уродкой она была — весь подбородок в прыщах и сейчас… Ты просто привык, и я привыкла…

— А Саша мне сказал, что я лучше тебя! — вдруг заявила пьяная Гретта.

— А мне, что я лучше! — завопила Дебора. — Да я и сама знаю, что лучше! Это только он один ничего не знает! — и она ткнула в меня пальцем, как в предмет.

Но я молчал. Дело было сделано. Единственное, что я твердо решил, так это после аборта не расставаться с Греттой, и более того, быть с ней и нежным, и предупредительным… Собственно, я ее по-прежнему и любил, и хотел… А теперь, когда без слез, упреков, даже без укоризненного взгляда она согласилась, вернее, сама предложила, я влюбился в нее с новой силой.

— Берегись моей мамы! — сказала Гретта и поднесла палец к губам. — Берегись…

И она была права: я не знал, что Дебора скрыла и от меня, и от Гретты, что в ответ на сочиненное мною прошение пришел положительный ответ. Она скрыла, потому что более всего боялась, что наша связь с Греттой стала столь прочной, что я ее не отпущу, что она от меня не уедет… И еще эта беременность?! Вот почему она так нервничала, почему убеждала и Гретту, и меня, что единственный разумный вариант — это аборт. И эта ножная ванна, и эта пустая четвертинка…

…Спустя две недели мы встретились с Деборой в холле больницы. Я принес сыр и ананасы, она — сыр и ананасы: видно, по всем овощным давали… Она поцеловала меня в лоб и рухнула в кресло… Я встряхнул несколько раз в руке теряющие свежесть цветы…

— Выбрось, — сказала Дебора, — после аборта цветы — дурной тон…

Я не выбросил. К тому же у меня был еще один сюрприз для Гретты: квартирная моя хозяйка уехала на месяц в Палангу, и я мог привести Гретту к себе, привести ДОМОЙ, где приготовлены были и обед, и вино, и стихи… А сыр, потому что в записке она написала мне, что ощущает лишь жуткий голод… И больше ничего… Я еще подумал тогда, что, может быть, это такая форма объяснения в нелюбви…

— Мы поедем ко мне, — сказал я Деборе, — может быть, и вы?

— Нет, — почему-то резко ответила она, — и Грейс не поедет!

— Но почему?! — удивился я.

— Потому! — ответила Дебора.

— А мне к вам… можно? — ошеломленный ее тоном, спросил я.

— Конечно! Что за глупый вопрос! — воскликнула Дебора, вскакивая с кресла навстречу косолапо спускавшейся по лестнице Гретте.

Так я узнал, что меня обманули, провели, что у меня отняли шанс прожить жизнь с человеком, который и был предназначен для того, чтобы с ним жить, родить детей, состариться и умереть…

Хотя и понимал, что обманули лишь потому, что разгадали…..Мы сидели в комнате на Стрелецкой улице, на пятом этаже, за квадратным столом — Дебора, Гретта и я, мы пили вино, ели спагетти с сыром и кетчупом… Гретта больше ела, я больше пил, и чем дальше, тем отчетливей понимал, что еще ничего не потеряно, и если Гретта любит меня, а в этом я не сомневался, то я смогу убедить, нет, принудить ее остаться со мной!

— Ну, хорошо, — начал я, — а тост можно сказать?

— Давай, бамбино, — разрешила мне Дебора.

— Я пью, — сказал я, — я пью…

— Ты много пьешь, — заметила, шутя, Дебора.

— Да, потому что мне есть что оплакать… я не стану лгать, что хотел ребенка… Но почему не хотел: потому что любил Гретту, ее ОДНУ! Мне казалось, что ребенок окажется между нами, что он отнимет хоть часть моего счастья… а может, и часть моей любви…

— Что сейчас об этом… ерунда какая, — всполошилась Дебора, — слушай, Грейс, а они не сказали, мальчик или девочка был бы?

— К черту! — я стукнул кулаком. — Я ведь все понимаю! Ты говорила мне: «Берегись!», я не уберегся… И все же мы будем вместе, мы поженимся, самым банальным образом поженимся, и никто и ничто нас не разлучит!

Гретта молча посмотрела на меня и снова стала накручивать на вилку макароны…

— Ага, понятно, — Дебора вскочила на ноги — мы оба стояли над сидящей, склонившей голову Греттой, — теперь поженимся — в Италию захотелось! Не иначе! Любовь скорым поездом! А раньше только постель?!

— Как вам не стыдно, — тихо сказал я, — как вам не стыдно… Я знал, что когда один кричит, другой должен говорить тихо, хотя в данном случае действовал не рационально — я был подавлен и оскорблен столь нелепым предположением.

Гретта перестала есть, посмотрела на меня.

— Мы поженимся и останемся, — продолжал я, — это, по-моему, очевидно…