Встречное движение

Нет, нет, даже сейчас, перед смертью, исповедуясь не только в дурных поступках, но и в безнравственных мыслях, я не могу признаться, что желал смерти Сарычеву, — просто был ну, как бы разочарован в себе, поскольку, и не без оснований, полагал, что все мои слова сбываются.

Завидев меня, Сарычев невольно поморщился — ему было неприятно, что я его вижу поверженным, поэтому я обратился не к нему — к врачу.

— Ничего страшного, — излишне громко ответил мне врач, — сейчас все должно пройти… Но госпитализировать мы все же обязаны…

— Чтобы я тебя в больнице не видел, — услышал я и не узнал голоса Сарычева: окончания слов были смазаны, рот совершал какие-то лишние движения… Вообще было похоже, что он не говорил, а ел, давясь, роняя…

— И никаких передач… и никому не говори…

Я торопливо сообщил, что рекомендован в аспирантуру.

— Не спеши, — спокойно сказал он, — я еще не умираю! Принесли носилки.

— Квитанции в буфете, — глядя не на меня — на фельдшера, с усилием произнес он, — деньги — сам знаешь… что еще… что еще… я ничего не забыл?

— Ключ… от дачи, — промямлил я.

И вдруг Сарычев рассмеялся.

— Говорят же тебе… дураку… не умираю… я…

Я сделал какое-то противоестественное движение плечами, мол, конечно, конечно…

— В столе! — вдруг буркнул Сарычев уже с носилок.

— Мы не имеем права взять вас в машину, — сказал мне врач, — да там и места нет, разве что в ногах пристроитесь…

— Ничего, я на такси… следом… — солгал я.

Зная, что Дмитрий Борисович обречен, я прощался с ним, потому что не хотел видеть его мертвым, униженным смертью… Вот почему, и только поэтому, когда шофер и фельдшер проносили мимо меня носилки, я наклонился, намереваясь поцеловать его.

— Ну же! — пробормотал он, бессильно отстраняясь.

Носилки унесли — я остался один.

Бросившись на постель, я разразился слезами: оплакивал и его, и себя тоже… Я лишился самого дорогого мне человека и сам же был виновен в этом…

Отплакавшись, я поднялся, взял из стола ключ, сунул в карман паспорт, вышел на улицу и, поймав такси, назвал адрес Чеховских…

…Дверь распахнулась, и я увидел Светку; короткий халатик, тот самый, памятный со времен, когда она еще была школьницей, открывал голые ноги, волосы были растрепаны, и она жевала.

— А вот и мы! — рассмеялась Светка.

Я молча стоял за порогом, губы у меня дрожали, я едва одерживался, чтобы не заплакать.

— Что с тобой? — вполне человеческим голосом спросила Светка. — Что-нибудь стряслось?

— Позови Андрея Станиславовича, — стуча зубами, прошептал я.

Светка повернулась и бегом отправилась за отцом. Я стоял на лестничной клетке, смотрел в квартиру, где царил хаос, среди которого, выглядывая из-за угла, подняв хвост трубой, за мной наблюдал дымчатый котенок. И в тот же момент с разных сторон стремительно вышли ко мне Миля и Чеховский. Миля была в свитере и брюках, Чеховский в белой расстегнутой рубашке и польских дешевых джинсах.

— Игорь? — тревожно спросила Миля, — Что?!

Я молчал.

— Что? — в свою очередь спросил Чеховский и, выйдя на площадку, прикрыл за собой дверь…

— Инсульт, — потупясь, будто сообщая постыдное, сказал я, — его увезли… его уже нет…

— Идем, — коротко сказал Чеховский и потянул за собой в квартиру.

Он ушел одеваться, успев что-то сказать Миле; она отвела меня на кухню, налила чаю, я не притронулся. Появилась Светка, села напротив.

Судорога свела мне рот, но я ухитрился не заплакать.

Миля налила в рюмку воды, протянула на блюдечке таблетку. Я замотал головой.

— Это надо… прими…

Я взял таблетку, сунул в рот, запил водой…

— Ты постелила? — спросила Миля.

— Угу, — ответила Светка.

— Отведи…

И Светка повела меня в комнатку для домработницы, где действительно было постелено. Я сел на кровать, уронил голову, у меня не было ни сил, ни желания раздеваться. Стукнула дверь — это уехал Чеховский.

Комнатка была малюсенькая, Светка могла сесть только рядом со мной, но она опустилась у ног.

— Давай помогу, — мирно сказала она и стала развязывать шнурки на моих ботинках.

Ничего, кроме правды: я не хотел, чтобы она сняла с меня ботинки, потому что весь день не переодевался, а день был долгим, в него включилась и защита диплома, и рекомендация в аспирантуру, и болезнь Сарычева… Я начал было сопротивляться, но Светка так нежно и по-матерински спокойно стала раздевать меня, что я смирился.

— Мужичок маленький, — пробормотала она, стягивая с меня брюки, и вдруг, совсем как когда-то Верочка, коснулась меня носом…

— Ну ты-то, по крайней мере, жив, — она спокойно улыбнулась, — подними руки… вот так… приподнимись…

Она отогнула одеяло, и я забрался под него…

Светка опустилась рядом со мной на постель, сидела молча, чуть раскачивая кровать, будто колыбель, потом, так ни слова и не сказав, тихо поднялась и вышла. Я вытащил из-за щеки размокшую таблетку, перегнулся и сунул ее в карман висевших у изголовья кровати брюк. Ужели должно было произойти несчастье, чтобы я обрел Светку, не просто обрел, а такой простой, нежной, доброй…

Я не мог уснуть, потому что был в доме Чеховских и где-то рядом была она, прекрасная дылда…