Встречное движение

Растрогавшись и казня себя, Верочка тихо, почти беззвучно плакала, труды Дмитрия Борисовича стекали цо щекам, глаза Верочки казались большими и сверкающими; Сарычев не позволял себе отвлекаться на гнев, он РАБОТАЛ и в результате вовремя увез Золушку во дворец на бал…

Презрительно усмехаясь, я остался наедине с «Крем-содой», ушел на улицу, вернулся, несколько раз звонил по известным мне телефонам, не отзываясь ни на какие «алло», и прекратил лишь после того, как Андрей Станиславович, еще не положив трубку, отчетливо сказал:

— Мелкий негодяй, жалкая душонка…

Мне стало страшно от мысли, что он угадал…

А десятилетия спустя еще более страшно от понимания, что… УВИДЕЛ!

Меж тем на Новогоднем балу происходили удивительные события.

Зная, что Иваша и Гапа по положению наверняка находятся среди приглашенных, Сарычев, смущая соседей, упорно выглядывал Ерофеевых и был страшно раздосадован, когда Иваша — старожил этих встреч — лишь помахал ему рукой.

Чтобы как-то успокоить себя, Дмитрий Борисович осторожно, словно пинцетом, указательным и большим пальцами снял с лифа Верочкиного платья несколько икринок и улыбнулся ей по-отцовски, обещающей расправу дома улыбкой. После чего решительно направился к Ерофеевым. Думаю, если бы он дошел до Иваши, то наверняка стал бы отряхивать следы перхоти с воротника его пиджака, даже если таковой не отыскалось бы…

Нет, теперь я уверен, не так уж далеки мы с ним были, как ему виделось тогда…

Верочка осталась одна, нежная — как бывает нежна только много плачущая женщина, изящная, Сарычевым на один выход сконструированная…

Вряд ли она сознавала себя Золушкой до того мгновения, когда мужественный, чем он и отличался от сказочных, принц в форме военного летчика, чином не высокий, но здесь присутствующий, что означало многое, строго и прямо глядя на нее, прошел мимо, замедлил шаг, вернулся, остановился, улыбнулся открытой улыбкой любимца и склонил голову, приглашая на вальс..

Сарычев до Иваши не дошел. Прозелит в изучении земных эклиптик, он не придал значения тому, что для каждого гостя — не только для него с Верочкой — места были заранее определены и путешествия между кремлевскими залами реальны были лишь теоретически… Задуматься бы ему, отчего притяжение между людьми, столь явственно ощутимое за домашним столом, оказалось тут равным нулю, если вообще не отталкиванию?! Свойство ли это, присущее человеку в толпе, или именно здесь не действовали общие законы? А только свои — законы места?!

Короче говоря, Сарычева остановили незнакомые, невоенные люди, заговорили, извинились, сопроводили обратно… Должно быть, излишне целенаправленно он шел туда, куда без зова и сопровождения можно было добраться лишь танцуя, то есть вдвоем… Как ни странно, со своим позором Сарычев быстро смирился и не себя ругал за опрометчивость, а… Ивашу…

Тем временем летчик молча кружил Верочку, уверенно держа руку на талии, другой же рукой он едва касался ее руки, умышленно сохраняя неуловимую чувственную дистанцию… и так тур за туром — только раз усмехнулся, когда поймал на себе взгляд Маршала…

Какой-то человек с усталым лицом закадычного друга подошел, воспользовавшись паузой, и тут Верочка впервые услышала голос летчика, звонко и вызывающе сказавшего, что дама занята и будет танцевать до утра только с ним!

Человек ушел, всем своим видом обещая не забыть и вернуться… Летчик улыбнулся Верочке и протянул ей открытую ладонь. Он знал, что ему простится, а что — нет, потому отважно играл ту роль, за которую был любим: вытворял чудеса в воздухе, доводил до отчаяния начальство, приобретал романтический ореол в любовных приключениях. Той же ролью предписывалось ему скорей разбиться, чем сорваться… Ролью, а не судьбой…

— Дмитрий Борисович, — слабо, со страхом подумала Верочка и подняла пальцы к глазам, собираясь отыскать мужа, но в протянутой руке, холодя ее, уже запотевал овалами бокал шампанского…

Почему-то она не посмела сказать, что ей нельзя пить холодное, непременно оставляющее налеты в горле. Они звонко чокнулись.

Сарычев, вернувшись на прежнее, единственное для него предназначенное место, даже обрадовался, не обнаружив там Верочки, поскольку это избавляло его от объяснения той жалкой роли, в которой он неожиданно для себя оказался. Однако, отыскивая Верочку среди танцующих, он сначала был поражен и лишь потом раздосадован, увидев КРАСАВИЦУ (по канонам тех лет — «Машеньку») и узнав в ней свою жену.

Меж тем летчик, первым чувствуя излет вечера, назначил Верочке свидание в Тушино, обещая покатать на истребителе.

— У вас когда-нибудь перехватывало дыхание — и только небо, а земля уносится прочь, и нет сил как хорошо? — спросил он без пауз, на одном вдохе.

Верочка отрицательно покачала головой.

— Вы не любили?! — закричал он.

Он закричал, однако Верочка не смутилась.

И почему-то отрицательно покачала головой, хотя всю жизнь, как ей казалось, любила Сарычева.

Вечер и танцы продолжались, когда внезапно летчик ушел от нее. Почему?

Вернее, для чего?