- Мы работаем с категориями, к которым вопрос «как?» уже, строго говоря, неприменим: реальность - возможность, причины - следствия… Вот вы и найдите причину; а остальное мы берем на себя.
- Так, может, и тот самолет соберется… ну, который в Сибири-то? - с недоверием и в то же время с надеждой спросил Лемех.
- Нет. Тот не «соберется»… - Артур Викторович улыбнулся ему грустно одними глазами. - Тот факт укрепился в умах многих и основательно, над таким массивом психик мы не властны. А здесь все по свежему… Так, теперь по делу. В расследовании ничего лишнего: съемок, записей, протоколов. Только искать. И идут лишь те, кто. там действительно необходим. Это уж командуйте вы, Иван Владимирович.
Тот кивнул, повернулся к четырем поисковикам:
- Все слышали? За дело!
Я тоже берусь за дело: достаю из вертолета портативный видеомаг и, подойдя к обрыву, снимаю тех четверых, удаляющихся по зеленому склону к месту катастрофы. При обратном прокручивании они очень выразительно попятятся вверх. Мне надо наснимать несколько таких моментов - для старта.
Потом, озабоченный тем же, я подхожу к Багрию и говорю, что хорошо бы заполучить с аэродрома запись радиопереговоров с этим самолетом до момента падения.
- Прекрасная мысль! - хвалит он меня. - Но уже исполнена и даже сверх того. Не суетись, не толчись здесь - отрешайся, обобщайся. Зацепку нашел, продумал? Просвет?… Ну, так удались вон туда, - он указывает на дальний край обрыва, - спокойно продумай, потом доложишь. Брысь!
И сам убегает по другим делам. Он прав; это обстановка на меня действует, атмосфера несчастья, - будоражит, понукает что-то предпринимать.
Я ухожу далеко от палаток и вертолетов, ложусь в траве на самом краю обрыва, ладони под подбородок, - смотрю вниз и вдаль. Солнце поднялось, припекает спину. В зеркальной воде Оскола отражаются белые облака. Чутошный ветерок с запахами теплой травы, земли, цветов… А внизу - пятно гари, искореженное тело машины. Крылья обломились, передняя часть фюзеляжа от удара о землю собралась гармошкой.
Те четверо уже трудятся: двое поодаль и опереди от самолета кружат по архимедовой спирали, останавливаются, поднимают что-то, снова кружат. Двое других подкапываются лопатами под влипшую в почву кабину; вот поставили домкраты, работают рычаги - выравнивают. В движениях их чувствуется знание дела и немалый опыт.
…Каждый год гибнут на Земле корабли и самолеты. И некоторые вот так, внезапно: раз - и сгинул непонятно почему. По-крупному - понятно: человеку не дано ни плавать далеко, ни летать, а он хочет. Вытягивается из жил, чтобы быстрее, выше, дальше… и глубже,/если под водой. И платит за это немалую цену - трудом, усилием мысли; а когда и жизнями.
В полетах особенно заметно это вытягивание из жил, работа на пределе возможного. Например, у Армстронга и Коллинза для взлета с Луны и стыковки с орбитальным блоком оставалось горючего на десять секунд работы двигателя. Десять секунд!… Я даже слежу за секундной стрелкой на моих часах, пока она делает шестую часть оборота. Если бы в течение этого времени они не набрали должной скорости - шлепнулись бы обратно на Луну; перебрали лишку - унесло бы черт знает куда от отсека. Так гибель и так гибель.
Или вот в той стыковке, на исправлении которой отличился Славик: попробуй оптимально израсходовать тонну сжатого воздуха, да еще при управлении с Земли. А больше нельзя. «Запас карман не тянет». Черта с два, еще и как тянет: запас - это вес.
Так и с самолетами. Аксиома сопромата, возникшая раньше сопромата: где тонко, там и рвется. А сделать толсто, с запасом прочности - самолет не полетит. Вот и получается, что для авиационных конструкций коэффициенты запаса прочности («коэффициенты незнания», как называл их нам лектор в институте) оказываются меньше, чем для наземных машин. Стараются, чтоб меньше было и незнания - берут точными расчетами, качеством материалов, тщательностью технологии… а все-таки нет-нет да и окажется где-нибудь слишком тонко. И рвется. Тысячи деталей, десятки тысяч операций, сотни материалов- попробуй уследи.
И тем не менее уследить надо, иначе от каждого промаха работа всех просто теряет смысл.
…Там, внизу, приподняли кабину - сплюснутую, изогнутую вбок. Один поисковик поднялся сюда за портативным газорезательным аппаратом, сейчас режут. Вот отгибают рейки, поисковик проникает внутрь. Я представил, что он может там увидеть, - дрожь прошла между лопаток. Э, нет, стоп, мне это нельзя! Немедленно отвлечься!
Поднимаюсь, иду к палаткам. Хорошо бы еще что-то поймать на свой видеомаг. О, на ловца и зверь бежит… да какой! Сам генеральный конструктор Бекасов, изнывая от ничегонеделания и ожидания, прогуливается по меже между молодыми подсолнухами и молодой кукурузой, делает разминочные движения: повороты корпуса вправо и влево, ладони перед грудью, локти в стороны. Ать-ать вправо, ать-ать влево!… Как не снять? Нацеливаюсь объективом, пускаю ленту. Удаляется. Поворот обратно. Останавливается скандализованно:
- Эй, послушайте! Кто вам позволил?
Я снимаю и эту позу, ошеломленное лицо, опускаю видеомагнитофон: