Встреча выпускников

Однако работая тяжёлым шестом, она постоянно ощущала на себе критический взгляд Уимзи из Баллиола. На плоскодонке вы выглядите или изящным, или ужасным, промежуточного состояния не бывает. Они взяли курс на Иффли.

— В целом, — сказала Харриет, когда они вновь сели в лодку спустя некоторое время, — чертополох был бы вкуснее.

— Такая еда предназначена для очень молодых людей, ум которых витает где-то другом месте. Для мужчин сильных страстей, но лишённых тонких чувств. Вообще-то я был даже рад перекусить пирогом с абрикосами и синтетическим лимонадом — это расширяет опыт. Кто возьмёт шест, я, вы или мы оба? А может быть, оставим отчужденность и превосходство и станем красиво грести вёслами бок о бок? — Его глаза, казалось, дразнили её. — Я становлюсь уступчивым, итак, ваше слово.

— Как угодно вам.

Он подал ей руку и с серьёзным видом усадил на кормовое сидение, пристроившись рядом.

— На чём, чёрт возьми, я сижу?

— Полагаю, на сэре Томасе Брауне. Боюсь, мне пришлось обшарить ваши карманы.

— Поскольку я оказался таким плохим компаньоном, то рад, что предоставил вам хорошую замену самому себе.

— А он в самом деле ваш постоянный компаньон?

— Мои вкусы совершенно вселенские. Это мог быть Кай Лун[94], «Алиса в Стране чудес» или Макиавелли…

— Или Боккаччо, или Библия?

— С равной вероятностью. Или Апулей.

— Или Джон Донн?

Он на мгновение замолчал, а затем сказал изменившимся голосом:

— Это был случайный выстрел?

— А что, попала?

— В яблочко. Прямо в щель между доспехами… Если вы сделаете пару гребков с вашей стороны, будет легче держать направление.

— Извините… Вы считаете, что можно стать пьяным от слов?

— Настолько легко, что, говоря по правде, я редко бываю абсолютно трезвым. Что и заставляет меня так много болтать.

— И всё же, если бы кто-нибудь спросил меня, я сказала бы, что у вас — страсть к равновесию и порядку — никакой красоты без меры.

— Можно иметь страсть к недосягаемому.

— Но вы-то действительно достигаете. По крайней мере, кажется, что вы этого достигаете.

— Совершенно по-Августовски? Нет, боюсь, что это баланс противоборствующих сил… похоже, река опять заполняется.

— Многие выезжают после ужина.

— Да благослови их Бог, а почему бы им и не выезжать? Вы не замёрзли?

— Ни капельки.

Уже во второй раз за последние пять минут он не впустил её на свою личную территорию. По сравнению с дневным его настроение изменилось, и защитная броня вновь оказалась надетой. Она не могла снова игнорировать знак «Въезд запрещён» и поэтому предоставила ему право выбрать новую тему для разговора.

Он так и сделал, достаточно вежливо спросив, как продвигается новый роман.

— Какой-то он вязкий.

— А что случилось?

Ответ включал полный пересказ сюжета «Смерти между ветром и водой». Это была запутанная история, и прежде, чем она достигла развязки, плоскодонка покрыла значительное расстояние.

— Во всём этом нет ничего по существу неправильного, — сказал он и сделал несколько предложений, относящихся к деталям.

— Ох, Питер, какой вы умный. Вы совершенно правы. Конечно, это позволит лучше всего решить проблему с часами. Но почему вся история кажется настолько ни живой ни мёртвой?

— Если хотите знать моё мнение, — сказал Уимзи, — всё дело в Уилфриде. Я знаю, что он женится на девушке, но почему он должен быть таким дураком? Почему он скрывает доказательства и говорит всю эту ненужную ложь?

— Потому что он считает, что именно девушка всё и совершила.

— Да, но зачем это ему? Он ослеплён любовью к ней, он думает, что она — совершенство, и всё же просто потому, что он находит её носовой платок в спальне, он немедленно становится убеждённым — на основе свидетельств, по которым не повесили бы даже собаку, — что она не только является любовницей Винчестера, но и убила его совершенно дьявольским способом. Конечно, это может быть одним из проявлений любви, но…

— Но вы хотите сказать, что это — не ваш стиль, и он действительно не ваш.

В этих её словах вновь прозвучало старое негодование и желание нанести жестокий удар, чтобы увидеть, как он вздрогнет.

— Нет, — сказал он, — я рассматривал вопрос обезличенно.

— То есть, научно.

— Да, пожалуй… Просто с конструктивной точки зрения я не чувствую, что поведение Уилфрида достаточно обосновано.

— Хорошо, — сказала Харриет, вновь успокаиваясь, — рассуждая научно, я признаю, что Уилфрид — самый паршивый и самодовольный дурак во всём мире. Но если он не спрячет носовой платок, то где мой сюжет?

— Не могли бы вы сделать Уилфрида одним из тех болезненно добросовестных людей, которые воспитаны в понимании, что всё приятное должно быть неправильным, и поэтому, если он верит, что девушка — это ангел света, то именно вследствие этого она должна быть виновной. Дайте ему пуританского отца и религию с отблесками адского огня.

— Питер, а это идея.

— У него, видите ли, мрачное убеждение, что любовь греховна сама по себе, и что он может очиститься только взяв на себя грехи молодой женщины и погружаясь в страдания… Он всё ещё останется самодовольным дураком, причём патологическим самодовольным дураком, но всё же станет более последовательным.