Встреча в пути

Поговорили сначала обо мне, о том, о чем шла речь утром на обходе, потом Зоя Борисовна озабоченно назвала меня по имени:

— Вы можете нам очень помочь. Вы, конечно, знаете: врач судит о больном прежде всего по его жалобам, по объективным данным. Но… иногда этого оказывается недостаточно. Короче, скажите, пожалуйста, как питается Самарова? Что она съедает, например, за ужином? Вы ведь теперь все время в палате, видите. Сестры мне уже докладывали. Хотелось бы уточнить.

Я высказала сожаление, что мне не дали такого задания раньше.

— И все же вы не могли не заметить, — возразила врач. — Невольно. Итак, курица, два пирожных с кремом, бутылка ряженки. Еще фрукты. И то, что подают у нас здесь, она ведь тоже съедает? А что она съела сегодня за завтраком? Кусок ветчины и два яйца? Не считая больничной рисовой каши? Ну что ж, спасибо.

Мы, конечно, уже догадывались, что она переедает, и все же, знаете, нам нельзя ошибаться.

Зоя Борисовна ушла озабоченная. Кажется, несмотря на то, что Самарова была самой легкой больной в палате, хлопот с ней хватало. Об этом нашем разговоре с врачом я, разумеется, никому не сказала.

Пока женщины были в столовой, пошел снег. Первый снег за всю осень. Да какой! Огромные влажные хлопья сыпались так часто и густо, что в палате стало темно. Зато за окнами разлился белый ясный свет. В нем было что-то от холодного блеска бриллианта.

Вместо того чтобы разбрестись по койкам, женщины сгрудились возле окон, радостно возбужденные. В палату вошла навести порядок Ася и сама застряла у окна. Она все же разогнала всех по койкам, но когда Ася вышла, мы, вопреки обыкновению, затеяли тихий, чтобы не было слышно у поста сестры, разговор. Евлалия Серафимовна вспомнила, как она любила зиму в детстве:

— Я же в деревне выросла, дедушка у нас был священником. Отсюда у меня и имя такое. Старшую сестру звали Евлампией, а младшую Евстолия.

— Ну и имена! — рассмеялась Лора. — И как же вас не путали?

— Старшую звали Евой. Среднюю Олей. А меня Лялей. Дед у нас, хоть и сеял опиум среди народа, сам был человеком просвещенным, начитанным. И нас с малых лет приохотил к книге. И еще он научил нас любить природу. Понимать ее, беречь. Разбил возле дома сад…

Воспоминания осветили бледное, с желтизной лицо Евлалии Серафимовны. Она была очень хороша в эту минуту. Темные волосы казались на подушке совсем черными, глаза блестели по-молодому.

— Нигде мы в детстве не бывали, никуда не ездили, а столько знали! И вообще, детство у нас было такое яркое, красивое. А всё книги и природа, тайга. Она ведь тогда к самому городу подступала.

Евлалия Серафимовна умолкла с задумчивой улыбкой, вспоминая. Тишину не скоро нарушил тоже задумчивый голос Веры:

— А я… У меня жизнь, наверное, уж так сложилась. У всех праздник, а у меня хуже всяких будней. И все же праздники у меня тоже бывают. Свои. Выберусь иногда на концерт. Скрипку я очень люблю… Или вот снег, как сейчас. А в начале самого лета дождь. Ну, вы знаете, как: все ветер, зной, пыль а потом пойдет наконец. Всякая травинка, лепесточек радуются, впитывают жадно каждую каплю. Я обязательно выскочу под дождь. В такую минуту по-особому остро ощущаешь свою связь с природой.

Задумчивость смягчила нерусское, горбоносое лицо Веры с резко очерченными надбровными дугами и нежными, такими неожиданными на этом лице, губами, мягкой линией подбородка.

Мы примолкли, каждая думала о своем. На этот раз тишину нарушил требовательный голосок Надюшки:

— Ну? Чего вы замолчали? Рассказывайте!

Я снова подумала о том, как много значат для Надюшки наше общество, эти наши беседы. Девочка впитывала их в себя, как иссохшая земля капли дождя. Ум у Надюшки был пытливый, думать она умела. Если бы не болезнь, из девочки вырос бы незаурядный человек. Почему природа так нерасчетлива? Она одарила могучим здоровьем ту же Самарову, превратив ее, в сущности, в агрегат по переработке пищи. Что получает общество, государство от такого человека, как Клавдия Петровна?

— Рассказать, говоришь? — очнулась от своих мыслей Вера. И, наклонившись к девочке, — их койки были рядом, — лукаво блеснула глазами:

Меня сватали сваты
Богаты-пребогатые:
Четыре кошки, два кота
Лохматы-прелохматые.

Надюшка залилась колокольчиком.

Увлеченные разговором, мы не заметили, как пролетел «тихий час». Пора было вставать, собираться на полдник. И тут дверь палаты стремительно распахнулась, вошел профессор. Немолодой уже, но все еще сильный, рослый, с энергичным лицом. Седина едва тронула виски темноволосой головы. Поздоровавшись с нами общим поклоном, профессор так стремительно шагнул к койке Самаровой, что полы его халата отбросило в стороны. Я сразу обратила внимание, что голос у него прозвучал ниже и тверже обычного: