Встреча в пути

Проработала в редакции два года, прежде чем удалось поступить в университет. Зато приобрела самое необходимое из одежды и получила квартиру. Дали как квалифицированной стенографистке. К этому времени овладела уже и машинописью. Да что там! Работала, не зная просвета. Ольге такое и не приснится!

Отцу сказала: пойду на вечернее, а сама поступила на, дневное. Подрабатывать можно было по вечерам, поучиться же хотелось по-настоящему. Занималась в читальном зале библиотеки: дома всегда кто-нибудь жил. Сначала один брат, Федор, пристроила его в строительное училище, потом Василий, этот выучился на электротехника. Сестра Галя поступила в медицинское училище. Всем им так или иначе нужно было помогать, подкармливать, давать деньги на карманные расходы.

Оленькина мать, Катя, младшая в семье, жила у нее с пятого класса. Отец к этому времени уже умер, хотя и был еще далеко не стар. Доконали его все-таки фронтовые раны. Мать сначала работала на полустанке за него, все цеплялась за корову, огород, хотя дети уже и разлетелись все, помогать было некому. Когда же мать свалила болезнь, пришлось взять к себе и ее.

Не то чтобы у Натальи Васильевны так уж и не было ничего вроде любви. Мужчины оказывали ей свое внимание, хотя ни модных платьев, ни причесок она не носила. Ходила чаще всего в темной юбке и светлой блузке, косу просто закалывала на затылке. Слишком много забот всегда лежало на ней, чтобы можно было позволить себе пойти тому или иному навстречу. А может, ей просто никто не нравился по-настоящему?

Настоящее пришло поздно, ей было уже за тридцать. Работала тогда уже в издательстве редактором, но по-прежнему подрабатывала еще и стенографией. По-прежнему приходилось еще экономить даже на зубной пасте, покупала вместо нее порошок, он в три раза дешевле. Катя заканчивала институт и только-только вышла замуж. Так хотелось младшей сестре счастья, так было боязно за нее, что совершенно забыла о себе.

Он был хорош собою, заведовал кафедрой в НИИ, а главное, уделял ей столько внимания и заботы, каких еще не видела никогда и ни от кого. Его семья осталась в другом городе, он жил в гостинице и во всех отношениях был свободным и сильным человеком.

У них уже все шло к счастливому финалу, когда мать второй раз разбил паралич. Она уже не могла больше обслуживать себя, лежала бессловесная и неподвижная. Вторую комнату занимали Катя с мужем. Ей же, Наталье Васильевне, приходилось пристраиваться на ночь на раскладушке возле матери, чтобы всегда быть у нее под рукой.

Встречаться было негде. Чаще всего он брал где-нибудь машину, ехали за город, благо было еще тепло. В конце концов ему это надоело:

— Долго еще это будет продолжаться? Почему твоя сестра не ищет себе квартиру?

Если бы он сказал только про Катю! Он сбил пепел с папиросы на венчик ромашки у своих ног и добавил:

— И мать… Ты вполне могла бы устроить ее в этот… дом для престарелых и одиноких.

Сидели на лесной опушке лицом к городу. Там, за рекой, был расположен завод и еще какие-то предприятия, отсюда, издали, здания казались белыми и нарядными в еще не опавшей зелени. Река была неподвижно налита в берега, поросшие тальником, свинцово-коричневая, тусклая. За спиной у них был лес, а внизу справа белела лента шоссе. Время от времени по ней проползали бело-голубые коробочки автобусов. Тут же, на опушке, в дреме застыли старые сосны, на сухой, прогретой земле сквозь прошлогоднюю хвою кое-где пробивались мелкие ромашки, капелькой крови алела одна-единственная гвоздичка.

Сначала она задохнулась, так ей ударило в грудь, в голову, услышала свой голос словно издалека:

— Для одиноких? Это ты верно сказал. А у меня мать не одинокая. У нее есть я.

— Но почему обязательно ты? — Он вскочил, принялся мерить длинными ногами расстояние между соснами. И все встряхивал тонкой рукой с папиросой. Она осталась сидеть на своем плаще, крепко сцепив колени руками. — Почему обязательно ты? Вас же шестеро. В конце концов та же Катя…

Так-то оно так, но… Федор с семьей тогда только что уехал на большую стройку. Василий стал военным и жил на границе. Сестра Галя заведовала фельдшерским пунктом на целине в Казахстане и объезжала своих пациентов на мотоцикле, такие у них там расстояния. У сестры Нины болел туберкулезом сынишка, и она все возила его по санаториям. Катя? Ее счастье было еще таким юным, хрупким! Ей ни в коем случае не нужно было мешать… Выходило так, что сподручнее всего выхаживать мать было ей, Наталье Васильевне.

— Тебе уже тридцать два, — продолжал он. — До каких пор ты будешь нянчиться с другими? Так и своя жизнь стороной пройдет.

Что ж, в этом он был прав. И тем не менее… Неужели он не понимает, что мать это мать?

Она никогда не плакала на людях. И вообще плакала редко. А тут на нее что-то нашло.

Он говорил нежно:

— Будем навещать ее, носить ей гостинцы…

Он думал, что она плачет из-за этой необходимости расстаться с матерью, что она растрогана его настойчивостью, а она оплакивала свою любовь. Не могла она любить человека, который был не в состоянии понять ее чувств к матери.