— Нина Петровна, — перебил ее Петр, который вышел из отделения при первом звуке ее голоса. — Вы немного не понимаете. Каширин давно решает сам, что ему делать, когда речь идет о реанимации. Потребовать от него вы ничего не можете. Я реаниматолог двадцать лет. А вы, простите, совсем недавно кухней заведовали. Попрошу не мешать. Здесь умирающая.
Пока Егорова набирала воздуха в легкие, чтобы разразиться гневной тирадой, оба врача повернулись к ней спинами и пошли в разные стороны.
— Витя, — окликнул Каширин. — Я тебе позвоню. Пока не нужно приходить.
— Пишите заявления по собственному желанию, — прошипела им вслед Егорова.
Виктор вошел в свой кабинет, опустился в кресло и застыл. Вот и все. И что ему теперь делать со своей беспомощностью, виной, преступлением?.. Так он просидел в густом тумане тяжкой тоски, пока не заметил рядом Петра.
— Спокойно, — сказал тот. — Все по-прежнему. Это даже не кома. Просто крайняя слабость.
— Это я виноват, — выдохнул Виктор.
И все рассказал. О надежде на «панацею». О том, что они с Линой, как безмятежные дети, в считаные дни пролетели, пропили, пролюбили ее последний жизненный ресурс.
— Какая прекрасная смерть, — задумчиво произнес Петр. — Впервые слышу такую чудесную историю.
— Ты слышал, Егорова сказала, чтобы мы писали заявления.
— Да плевать, — ответил Петр. — Нам работы хватит. А у кухарок в науке скоро начнется перенаселение.
И пролетела эта ночь. Виктор иногда подходил к прозрачной двери реанимации, смотрел издалека на бледное лицо, тонкие руки, опутанные трубочками. Его Лина, его женщина-мечта, таяла в тумане, как восковая статуя. У себя в кабинете он написал заявление об уходе. Оставил на столе, чтобы без лишних слов сунуть Егоровой до того, как она откроет рот. Ее бешенство вызвано ревностью, он в этом уверен. Работать ему она все равно не даст. Да он и не сможет больше здесь работать.
Утром Виктор наткнулся в коридоре на Ларису. Она быстро шла, красная, расстроенная. В глазах — слезы.
— Что случилось? — спросил он.
— Она меня увольняет! Сокращает. Сказала, что на мое место ей начальство порекомендовало более квалифицированного специалиста! У меня за пятнадцать лет не было ни одной профессиональной ошибки. Каждый день благодарности от больных.
— Понятно. Ну, что же. Тогда придется побороться. А я уже сам заявление написал. Отменим. Лар, скажу тебе только одно, не знаю, утешит ли это тебя сейчас. Эта тупая, сексуально озабоченная тетка не могла тебя не уволить. Ты такая голубоглазая. Ее медбратья наверняка засматриваются. Не спеши пока. Пусть увольняет приказом, не пиши сама ничего.
Он вернулся в кабинет, смял и выбросил в корзину заявление. Просмотрел списки больных, к которым сегодня придут родственники. Вот. То, что нужно. К Марине Евгеньевне Кольцовой придет ее сын Сергей, частный детектив. Виктор позвонил старшей сестре и сказал, чтобы его позвали, когда придут к Кольцовой.
Сергей выслушал, понял все с первых фраз. Уточнил только:
— Вы — наш анонимный источник?
— Нет. Все напишу, все подпишу, все расскажу, как есть. Запишите сразу номер машины, фамилии этих голубков. Рабочие подтвердят, что грузят препараты в их машину.
— Есть версии относительно цели?
— Да как всегда. Продажа препаратов больным и наркоманам по спекулятивным ценам. Это в сотни, если не в тысячи раз больше стоимости как минимум. Сами тоже наверняка подсажены. Препараты смешивают с чистыми наркотиками. Выручкой наверняка делятся с Егоровой. За год работы она третий дом покупает.
Вот и дело у него на время есть. Можно за него зацепиться, отвлечься. Виктор — человек дела. Он посмотрел на часы, посчитал, сколько прошло… Столько. Можно идти за приговором.
Когда он медленно приблизился к реанимации, ему навстречу вышел сосредоточенный Петр. Подошел очень близко и вдруг обнял. Виктор подумал, что слова уже не нужны. И услышал:
— Витя, она жива. Ей лучше. Ты можешь войти, Лина говорит. Я отвезу вас домой.
Виктор вынес на улицу свое невесомое сокровище, уложил в свою машину на заднее сиденье. На колени Петру. Так они и приехали.
Уложив ее в постель, он спросил:
— Как?
— Нота за нотой, — шепнула Лина.
Когда она уснула, Виктор без сил и чувств упал на стул у кухонного стола. И Петр, как после боевого крещения, протянул ему стакан с чистым спиртом, — напитком богов и хирургов. Огонь пробежался по венам, и Виктор заплакал. Впервые в жизни, кажется.
Прошел еще месяц. Виктор работал. Петр и Лариса — тоже. Мадам Егорова в рамках возбужденного дела о распространении наркотических веществ, злоупотреблении служебным положением и прочих подвигов сидела под домашним арестом. На общем собрании коллектива большинством голосов было поддержано предложение Петра — требовать назначения Виктора директором.