Встреча с неведомым

Мой закадычный друг Вовка зовет на «инженерный факультет», потому что будущее, по мнению Вовки, за инженерами: коммунизм — это прежде всего невиданный расцвет техники. (С этим я не вполне согласен, потому что считаю: коммунизм — это прежде всего невиданный расцвет высоких и добрых чувств!)

Классный руководитель советует идти на литературный, потому что мои сочинения были лучшими в школе.

Женя Казаков — он по-прежнему частенько забегает к нам, и мы ему всегда рады — советует идти работать к нему: он заведует лабораторией космических лучей и пишет объемистую монографию. «Учиться можно и заочно», — говорит он. И с этим я целиком и полностью согласен. Потому что просто не в состоянии засесть снова на несколько лет за школьную скамью (пусть институтскую). Отчим Жени умер. Женя живет вдвоем с матерью.

Мы с отцом частенько получаем письма с плато. Оно теперь нанесено на карту и носит вполне официальное название: «Плато доктора Черкасова». Неподалеку от плато в тайге растет рудный поселок — Черкасское: там теперь добывают свинец. Полярная станция уже не станция, а обсерватория. Заведует ею профессор Кучеринер.

Валя вышла замуж за нашего милого Ермака.

Я думал, что ей нравится Женя Казаков. Наверное, так и было. Но Женя, видно, не любил ее. А Ермак любил. Как бы то ни было, но Ермак и Валя поженились. Мы их поздравили, послали свадебный подарок: радиолу и набор пластинок.

Кок Гарри Боцманов снова ушел в плавание. Корабль, на котором он кормит команду, бороздит холодные волны полярных морей. Изредка пишет нам. Письма его очень интересные. Семья эскимосов осела на плато. Им помогли отстроить дом. Дети подрастают и уезжают учиться в Магадан. Живут в интернате.

Механик Бехлер тоже прочно осел на плато. Коллектив обсерватории нынче большой, только научных сотрудников четырнадцать.

«А что же с Абакумовым?» — спросите вы. Закономерный вопрос. Отвечаю: Абакумова не судили. То ли отец сумел убедить кого надо, или помогло это самое «давность привлечения к уголовной ответственности», или, наконец, ходатайство коллектива полярной станции, но только Алексея Харитоновича отпустили с миром.

Абакумов работает наблюдателем на метеорологической станции «Горячие ключи» (жители рудного поселка зовут это место «Абакумовская заимка») — филиале обсерватории.

Жена его давно умерла, оттого и писем не было. А дочь Лиза живет с ним и замещает его на метеостанции, когда он уходит на охоту. Не могу эту Лизу себе представить!

Девять часов вечера. Окна раскрыты настежь. Глухо, как море, гудит Москва. У мамы премьера. Бабушка с ней в театре. Мы с отцом сидим в его кабинете. Он собрался идти встречать маму, но еще рано, и он присел выкурить папиросу.

Я нерешительно стою перед ним: сейчас говорить или потом?

— Эк ты вымахал, Николай! — с нескрываемым восторгом замечает отец. — Не подпирай потолок и сядь. (Я послушно сажусь рядом с ним на диван.) Теперь ты уже не так похож на мать, — почти с удовлетворением отмечает он. — Но и на меня не похож…

— Уродился ни в мать, ни в отца, — глубокомысленно отвечаю я. — Папа, ты не ходи сегодня встречать… Там же бабушка. Они вместе приедут на такси.

— Пожалуй… — соглашается отец. — А ты что, хотел поговорить со мной?

— Ну да!

Я подвигаюсь к нему еще ближе. Так мы сидим рядышком — отец и сын.

— Пора заявление в университет подавать, — помогает мне начать разговор отец. — Выбрал ли ты наконец?

— Нет, папа…

— Ну, как же…

— Вернее, выбрал, но еще не уточнил… Хочу осмотреться в жизни, подумать, чтобы не ошибиться. Поработаю с год или два…

— Ну, положим… Что же ты решил?

— Если ты не возражаешь… (У меня решение твердое, хоть бы он и возражал!) Хочу поработать на плато.

— Черт побери!..

— Я уже запросил Ангелину Ефимовну. Она зовет меня. Предлагает место лаборанта-коллектора.

— Ты получил от нее письмо? Что же до сих пор не сказал? Дай письмо!

Вынимаю из кармана куртки много раз читанное, смятое письмо. Отец почти вырывает его из рук. Он читает и от удовольствия смеется и причмокивает языком: «Хорошо! Молодцы! Ух, милые!» и так далее.

— Вот здесь я, папа, не понял, что это означает: «Начинаются работы планетарного масштаба…» О чем это она?

— Это понятно… Но в этом году они еще не начнутся… Ведь там, по проекту Кучеринер, будут заложены сверхглубокие скважины. Одна из тех, которые готовятся в СССР и в США. Да… Первые геологические «спутники», запущенные в глубь Земли.

Отец снова закуривает и предлагает мне папиросу, словно своему коллеге. Я иногда с ним курю, но никогда не затягиваюсь, меня тошнит от этого. На лице Черкасова-старшего полное блаженство. Не то от папиросы, не то от приятных размышлений.

— Так ты, папа, не против, если я поеду на плато? Отец с минуту как-то странно смотрит на меня. Потом берет мое лицо в обе руки и торжественно чмокает меня в лоб. Он взволнован. Что с ним?