Встреча

Дело оказалось нетрудным — каждый вечер Бугор проводил в одном и том же ресторане, жил он вольготно, развязано и не особо заботился о безопасности, чувствуя себя в этом районе почти хозяином. Напротив находилась бывшая чулочная фабрика, которая теперь пустовала, постепенно приходя в запустение и от безделья зевая на город битыми окнами. В одном из окон я и пристроил новую, сладко пахнувшую оружейным маслом СВД, полученную мной через тайник от связника ивановских, настроил оптику. Возле соседней панельной пятиэтажки показалась чёрная «девятка». Из её открытого окошка вальяжно и нарочито торчала татуированная рука с крупным перстнем-печаткой на безымянном пальце. Следом ехала белая «Волга» с сопровождением. Бугор вышел первым и остановился на крыльце, чтобы прикурить. Два хлопка практически слились в один: первая пуля вошла в спину, вторая в затылок. Чак-чак, словно в тире, — Лёня не мажет. Сопровождение забегало — так бегают муравьи, пытаясь разглядеть вверху невидимого и недосягаемого врага. На некоторое время я уехал из города. Иваныч и его «пионеры» стали в нём полновластными хозяевами. Под ними было всё — от центрального рынка до автовокзала, получали даже с ларька чистки обуви. Слово своё он сдержал, но в старой квартире я жить не смог. Каждый раз из овального зеркала в тёмной узкой прихожей на меня глядел тот десятилетний мальчик, что жил здесь когда-то, глядел и не узнавал себя.

Действовал я всегда чётко: несколько раз переодеваясь, следуя к месту работы, и во время отхода: меняя броскую одежду на повседневную, бейсболки на шляпы, черное на белое, белое на цветное. Активно использовал парики и накладные усы, а также очки — солнечные и обычные. Никто не знал, как я выгляжу, кроме Иваныча, который спустя два года сам был убит конкурентами по освоению территории. Тогда появились новые заказчики, с которыми я никогда не встречался лично, были гастроли по крупным промышленным городам Сибири и Урала. Я принципиально не работал гражданских, только бандюков и криминальных авторитетов. Каждый раз после моего визита газеты пестрели громкими заголовками: «Сибирское Чикаго», «Расстрел у ресторана «Ереван», «Ещё одна жертва неизвестного киллера» и так далее.

«Прям знаменитость какая, — подумал я. — Только как звать не знают, оно и к лучшему».

Затем последовали столицы: Москва и Питер. Ставки выросли, увеличился и риск. Моих примет у следственных органов до сих пор не было, так на уровне сказки, ходила версия: мол, есть такой «Лёня-охотник», но большинство не верило, что это дело рук одного человека, обыватели говорили: «Да ясно всё — менты сами стреляют! Зачистку проводят!»

В 1995-м пришло известие — Пашка погиб в Чечне. Отправился туда контрактником в составе снайперской группы в Волгоградский корпус генерала Рохлина, уничтожил несколько дудаевских снайперов-профессионалов, но затем был убит сам.

Сегодня я должен был исполнить известного московского вора в законе по кличке Север. Фигура эта в криминальном мире столицы была знаковая, дело рисковое. Заказчик попросил по возможности расстрелять как можно больше из окружения, цель — полностью обезглавить противоборствующую группировку.

Приняв все обычные меры предосторожности с многократными переодеваниями и гримом, собрал в пакет окурки на автобусной остановке, чтобы набросать на месте, занял место на позиции. Оборудование было доставлено серьезное — полицейский Штейр Манлихер с глушителем.

Открылась тяжелая дубовая дверь старинного здания, из него вышли четверо: двое спереди, двое чуть позади — все солидные мужчины в костюмах и галстуках. Я взял прицел и нажал спуск, пуля вошла в левую часть груди объекта, ближе к плечу — отличная винтовка, но непривычно чувствительный курок. Опытный бывалый вор не упал, он накрыл рану ладонью и, крепко сжав зубы, стал буравить пристальным взглядом пространство вокруг, как волк, словно пытаясь встретиться взглядом со смертью, бросить ей вызов. Я собирался уже сделать второй выстрел, но компаньон Севера, крепкий парень со сломанными ушами, похожий на борца, вместо того чтобы упасть на землю или спрятаться, стал загораживать своего друга собой, ни капли не заботясь о собственной жизни. Те двое, что шли позади, в это время в панике бросились в стороны, упали на землю. Но не этот. Меня крайне удивило такое самоотверженное, героическое поведение, свойственное не отщепенцу-преступнику, а настоящему порядочному человеку. Я не стал больше стрелять, спустился с чердака, скинул в подворотне парик и усы в мусорный бак, в другую урну — перчатки, еще через двор поменял черный свитер на серый плащ, снял солнечные очки и спустился в метро на Арбатской. Вор, скорее всего, выживет. Такой демарш мог создать мне большие проблемы, бывает, это карается уничтожением исполнителя, но мне было безразлично, видимо, это была моя точка невозврата: бандюки не кончались, а от происходящего вокруг становилось всё более тошно.