Встать, суд идет! (сборник)

Между тем на работе, в фирме, все было отлично. Вика набирала очки как молодой перспективный сотрудник. Федор Михайлович Казаков нашел в себе силы простить грубость женщины, любовь к которой сводила его с ума, держался ровно и подумывал о переходе на другую работу. Отчасти он лечился цинизмом – убеждал себя в жестокости обольстительных женщин. Даже стал подтрунивать над своим чувством к Вике. Его ирония была свидетельством большой мужской силы и благородства, ведь не мстил, не становился в позу обиженного благодетеля, не упрекал, не молил, не клянчил хоть чуточку тепла. Его сердце плакало, а он шутил. Он принял поражение с истинно мужским великодушием. Но Вика не оценила его благородства. Положительные или отрицательные качества людей теперь для нее были лишь данностью, как форма черепа или цвет волос. В сущности, не имеет значения, общаешься ты с блондином или с брюнетом, с тем, кто уличен в подлости, держи ухо востро, с добряком можешь расслабиться.

Однажды во время обеда за столиком Казакова и Вики сидели еще несколько молодых сотрудников, зашла речь о том, что на личную жизнь при современных ритмах не хватает времени. Федор Михайлович, краснобай и прекрасный оратор, заговорил о том, что нынешняя молодежь слишком увлечена карьерной гонкой, прикипает к работе, пристрастилась к материальным атрибутам успеха, в то время как любовь требует человека всего целиком, каждую секунду его жизни, каждый его вдох и выдох, все мысли и мечты, радости и печали.

«Это на тебя, – мысленно возразила Вика, – у меня нет ни времени, ни мыслей. А на Виктора – хоть отбавляй».

– Можно подумать, – сказала она вслух, – что люди прошлого сильно отличались от нас. Хотя они тоже вкалывали до седьмого пота. Вон, – развела Вика руками, – всю планету застроили. При этом любили, женились, рожали и воспитывали детей.

– Чтобы рожать детей, – улыбнулся Казаков, – большая любовь не обязательна.

Он стал пересказывать биографии великих людей прошлого, цитировать книги, которые никто из присутствующих не читал. Упомянул о том, как изменились роль и социальный статус женщин, о том, что мы свидетели процесса, который неизвестно что выкует из женщины.

«Из меня уже выковали, – мысленно усмехнулась Вика. – Тупую болванку с большими претензиями. Главный кузнец – любимый муж».

В канун Нового года, тридцать первого декабря, Вика работала до семи вечера. Федор Михайлович ушел в пять. Предварительно поинтересовался, пряча за ухмылкой невытравляемую надежду:

– Приглашать вас встретить Новый год в компании самых интересных людей нашей губернии бесполезно?

– Да, – подтвердила Вика, – бесполезно.

– Тогда просто получите подарок, – сказал Федор Михайлович, надевая пальто. – В нижнем ящике вашего стола. С Новым годом, Вика!

– С Новым годом! – проблеяла она, смутившись оттого, что даже не подумала купить ему подарок.

В нижнем ящике оказалась изысканно обернутая – с ленточками из соломки и букетиком сухоцветов – небольшая коробочка. Внутри на тонкой нежно-розовой жатой бумаге возлежала маленькая фарфоровая балерина. Вика взяла статуэтку в руки, повертела перед глазами. Не современное изделие, заметны потертости. Миниатюрная фигурка застыла, как лебедь перед взлетом с озера. Наверняка вещь имеет большую ценность, за ней кроется какая-нибудь история про заказчика-мецената, влюбленного в танцовщицу, и знаменитого скульптора, изобразившего эту любовь. Возможно, скульптор и влюбленный существовали в одном лице. Что-нибудь в этом роде Казаков обязательно расскажет. Но и без прошлой истории миниатюрная статуэтка была прелестна. Изящное, но по-балетному тренированное тело поражало сочетанием хрупкости и силы, возвышенности и простоты, даже простецкости. Вика долго разглядывала крохотное лицо балерины под лампой, поворачивая фигурку так и сяк, но во всех ракурсах кукольное личико оставалось равнодушным, почти тупым. Ничего общего с тем внутренним напряжением, которое в жизни видно за приклеенной улыбкой у артистов цирка, спортивных гимнастов или танцовщиков.

– Ты не любила его, – сказала Вика вслух, – и поэтому он вылепил тебе лицо сонной купчихи.

Вика шла к автовокзалу, чтобы поехать к родителям, и все размышляла о балерине, сочиняла ей биографию. Еще ни один подарок так не трогал Вику, она чувствовала странную внутреннюю связь с балеринкой, но не могла понять суть этой связи. Вика очнулась, обнаружив, что двигалась в другую сторону от автовокзала и теперь стоит перед домом Виктора. Ноги сами принесли.