Встать, суд идет! (сборник)

– Пусти меня! Открой! Я тебя люблю! Немедленно открой!

Честно говоря, до этого мы с ребятами немного поддали в кафешке, отмечая благополучно закончившуюся разборку с бандюками, чей предводитель вошел в положение дел и разрулил ситуацию «по-пацански» – деньги, пусть не полностью, мы получили.

Ольга открыла дверь, наверное, только потому, что боялась привлечь внимание соседей.

Твердила как автомат:

– Не приходи! Все кончено! Забудь! Оставь меня в покое!

В коридор пришлепала Ольгина дочка. За два года девочка, достигшая возраста Джульетты, из костлявого цыпленка превратилась в аппетитную нимфетку. Я невольно это отметил, а Ольга поймала мой взгляд:

– Вот именно! Не хватало, чтобы ты с ней…

– Идиотка! – прошипел я. Вручил девочке куклу и попросил: – Иди поиграй, нам надо с твоей мамой поговорить.

– Не о чем говорить, – отрезала Ольга, когда дочь скрылась. – Я все решила. Уходи, не мотай мне нервы.

– У тебя глаза заплаканные.

– Аллергия на уксус. Я сегодня огурцы мариновала.

– Обожаю твои огурцы и вареники.

– Передам вам несколько баночек огурцов. А без вареников перебьешься.

– Оля, почему ты меня гонишь?

– Потому что так надо!

– Кому?

– Тебе и мне.

– Мне-то совершенно не надо!

– Я выхожу замуж.

– За кого? – задохнулся я от жгучей ревности.

– Не твое дело!

– Мое! Именно мое! Нельзя перечеркивать все, что нас связывает. Три месяца назад мне исполнилось девятнадцать. Я имею законное право вступать в брак. Давай поженимся? Я тебя сотню раз просил!

– Ты очень хороший. Ты самый лучший. Ты был для меня подарком судьбы.

– Но?

– Но ты не годишься мне в мужья.

– А кто годится? С кем ты связалась?

– Неважно. Тебе сейчас не обо мне нужно думать, а о маме.

– При чем тут мама?

Утром я видел родителей, вполне здоровых и счастливых, радостно меня встретивших.

– Твоя мама серьезно больна. Вам придется очень-очень тяжело. Я, конечно, помогу, чем сумею, – всхлипнула Оля, – но хорошего прогноза нет и быть не может.

Какая-то гипотетическая хворь моей мамы показалась мне тогда Ольгиной уловкой. Мысль о противнике приводила меня в бешенство, и я требовал назвать его имя, грозился убить.

Ольга разрыдалась, махнула рукой в сторону кухни – проходи. Она плакала навзрыд, громко, с подвываниями и причитаниями. Мотала головой и рвала на груди блузку. Я захватил ее в объятия, пришлось силу приложить. Ольга тряслась в моих объятиях и судорожно икала: «Зачем такая жизнь? Зачем?»

Постепенно она успокоилась и рассказала мне, как несколько месяцев назад заподозрила, что с моей мамой неладно. Да я и сам видел, еще до отъезда на шабашку, что мама явно сдала. Нет-нет да и приляжет днем на диван, чего раньше никогда не было. Отменила литературные вечера в библиотеке и забыла про мой день рождения – впервые в жизни. Я не обиделся и приписывал это усталости, мол, папины болезни тяжело дались. Мама шутила: «Годы берут свое и ничего не дают взамен».

Вначале обследование поставило врачей в тупик: анализы плохие, а причина недуга не выявляется. Если бы не Ольга, маме приписали бы какой-нибудь размытый диагноз и отправили домой. Но Ольга настойчиво добивалась правды. И добилась: у мамы оказалось редкое и очень зловредное аутоиммунное заболевание. Аутоиммунное – означает сбой главной программы: иммунные клетки организма принимают другие, здоровые, клетки за врагов и уничтожают их. И ничего поделать с этим нельзя, медицина бессильна, лекарств нет. Остается только ждать. Ждать, когда человек угаснет, потому что его организм по ошибке природы убивает сам себя, пожирает себя изнутри.

Я не поверил Ольге, отказывался верить в те ужасные вещи, о которых она говорила. Во мне бушевала ревность, застившая все остальные чувства. Я оттолкнул Ольгу и закричал, что не нужно выдумывать кошмарные гадости, чтобы расстаться со мной ради какого-то прощелыги.

– Как ты смеешь прикрываться вымышленными болезнями моей мамы? – вопил я.

– Не прикрываюсь, – заплакала Оля. – У меня язык отсох бы любому человеку приписать такую страшную болезнь, а уж Анне Дмитриевне тем более. Витенька, это правда. – Она впервые наедине назвала меня по имени, а не дурашкой. – Я обещала Анне Дмитриевне не рассказывать ни тебе, ни Максиму Максимовичу. Да вот не сдержалась. Не потому, что хочу тебя отвадить. А чтобы ты был внимательнее к ней, ласковее, чтобы она, пока в сознании, провела отпущенное…

– Заткнись! Моя мама тебя переживет!