Встать, суд идет! (сборник)

Не знаю, как мама выкручивалась из подобных ситуаций. Но соседи маму не то чтобы не любили, но считали не от мира сего. Она не сплетничала, не лузгала семечки подсолнечника, сидя вечерами на скамейке, не жаловалась на мужа. У мамы не было подруг по большому счету. То есть они были раньше, но когда появился папа, а потом я, ее неслужебный мир сконцентрировался в семье.

Мама работала в детской библиотеке. У нее был кружок детей-активистов, которые готовили литературные вечера и ставили поэтические спектакли. Родители и коллеги были благодарны маме. Первые – за то, что дети под присмотром и занимаются интеллигентным делом. Вторые – за то, что культурно-массовая работа на высоком уровне. И те и другие, кажется, задавались вопросом: зачем ей это надо? А мама не могла жить или работать без творчества, без фантазии.

Если мои дни рождения не требовали нашего с папой участия, то к встрече Нового года мы готовились всей семьей. Придумывали блюдо: «подошва басмача» – пицца с яблоками и селедкой или «облако забвения» – картофельное пюре над порезанными сосисками. Кашеварили вместе. За месяц объявлялась тематика – Новый год встречают зверушки (в раннем детстве), рыцари, пираты или инопланетные существа. Сочинялись костюмы, обговаривалась программа (рыцари дерутся на турнирах, пираты захватывают корабль – наш диван, инопланетяне творят, что подсказывает чужеземная фантазия). Я рано понял, или мама осторожно внушила, что лучшие подарки родителям – те, что сделал своими руками. Поэтому я лепил из пластилина, рисовал, клеил, выпиливал лобзиком и выжигал по дереву. Каждый раз наслаждался реакцией родителей: они пребывали в полном восторге от моих поделок.

Мои новогодние подарки хранились в ящике комода. Вика, устроив генеральную уборку в нашей квартире, все отнесла на помойку. Кому нужен этот хлам? Действительно, кому? Я только надеюсь, что выбрасывала она «хлам» не на глазах у мамы, которая в тот момент была еще жива. Я не рискнул спросить у Вики. А у мамы спросить уже было нельзя.

Когда появился вожделенный компьютер, за которым я просиживал часами, родители отодвинулись в сторону. Да и, взрослея, я все меньше проводил с ними время, хотя и значительно больше, чем мои приятели, для которых «предки» превращались постепенно в надоедливых надзирателей.

Нашу семью, дом я всегда интуитивно воспринимал как надежный тыл, крепкую основу, базу – то, что дарит уверенность и ощущение стабильной безопасности. Основа дала трещину, когда у папы случился сначала один инфаркт, а через полгода – второй. Тогда в нашем доме и появилась Оля. Мне было семнадцать лет.

* * *

Моя смазливость и популярность у девочек нисколько не раскрепостили меня. Девчонок я боялся, хотя тянуло к ним сильно. Они писали любовные записочки, караулили на улице, дожидаясь моего возвращения из спортивной школы, но я был холоден и неприступен, как ходячий манекен. Моя внешность казалась мне маской, за которой я другой, настоящий – не такой, как они напридумывали. Момента разоблачения и разочарования я страшился отчаянно. Друзья не понимали меня, хотя и уважали за стойкость по отношению к девчонкам.

Оля работала в больнице, где лежал папа, подружилась с мамой, приходила к нам домой, делала папе уколы, мерила давление, контролировала прием лекарств. Мама, человек творческий и эмоциональный, была совершенно безалаберна. Кроме того, мама очень переживала, боялась ошибиться и постоянно путалась.

Меряет папе давление. Испуганно округляет глаза:

– Максик! Двести двадцать на двести! Ой, давай еще раз. Восемьдесят на шестьдесят. Или это в моих ушах стучит? Какие же пилюли пить? Где список? Витенька, найди, пожалуйста, напоминалку.

У мамы были листки-напоминалки – какие препараты принимать в том или ином случае. Мама постоянно теряла напоминалки. Пока я не стал их приклеивать в кухне на стенку. Ольга обучила меня мерить давление папе и худо-бедно разбираться в папиных лекарствах. Потому что мама застывала с блистерами в руках и растерянно бормотала:

– Нозепам и ноотропил. Какое из них на ночь? Это слабительные?

Мама обладала прекрасной памятью, но подспудно ненавидела лекарства, мучилась тем, что папе без них не обойтись, и на запоминание названий препаратов у нее стоял прочный блок в голове. Да и у папы тоже.

В этой ситуации помощь Ольги была незаменима. Когда папе становилось плохо, первым делом не в «скорую» звонили, а Ольге. Мои родители в определенном смысле оставались детьми. Подчас мне казалось, что я, семнадцатилетний, старше их и опытнее. А в двадцать лет я был уже настоящим отцом своим маме и папе.

Как-то после школы я заехал к Ольге домой забрать лекарства. Был конец сентября, необычайно теплый, а топить уже начали. Ольга давно разошлась с мужем и жила с двенадцатилетней дочерью. В тот день, очень для меня памятный, на Ольге были шортики и майка. Я никогда не видел ее прежде в столь легкомысленном наряде. Она выглядела игриво и молодо, ни за что не дашь тридцати трех лет.