Вспомни о Флебе

Но если пойти в противоположную сторону и включить ток на станции «один», тем самым они обеспечат энергией и идиран. Не было никакой возможности ограничить подачу энергии какой-то одной частью Командной Системы. Каждая станция могла отключить от сети энергообеспечения только свой отрезок колеи, и токопроводы были проложены так, что какой-то один предатель — или дурак — был не в состоянии отключить всю Систему. Стало быть, тогда и идиране смогут использовать транзитные трубы, поезда и ремонтные мастерские… Поэтому будет лучше, если он их найдёт и попытается провести переговоры или уладить дело тем или иным образом.

Хорза помотал головой. Слишком все сложно. Командная Система с её туннелями и пещерами, уровнями и шахтами, ответвлениями и объездами, перегонами и стрелками представлялась ему адской путаницей какой-нибудь электрической схемы.

Ему хотелось переспать все это. Нужно поспать. И всем остальным тоже. Он чувствовал это по ним. Машина могла свалиться, но ей не нужно спать; и у Бальведы тоже ещё довольно бодрый вид. Но по остальным можно было видеть, что им уже недостаточно просто посидеть. По их биологическим часам сейчас время сна, и было бы безрассудно гнать их дальше.

На поддоне со снаряжением были кандалы для Бальведы. Машина постоит на вахте, а он с помощью телесенсора скафандра сможет сканировать окружающее пространство в поисках малейшего движения. Это должно обеспечить достаточную безопасность.

Они закончили есть, и никто не возразил против предложения вздремнуть. Бальведу зашнуровали в латы-кандалы и забаррикадировали в одном из пустых складских помещений в стороне от перрона. Юнаха-Клосп получил приказ сесть на один из верхних мостиков и вести себя тихо, пока не увидит или не услышит что-нибудь подозрительное. Укладываясь спать, Хорза положил телесенсор рядом с собой, на одну из самых нижних балок подъёмного механизма. Он с удовольствием перемолвился бы словечком с Йелсон, но к тому времени, когда были закончены все приготовления, большинство, включая Йелсон, уже уснули. Кто привалился спиной к стене, кто лежал на полу, затемнив смотровые стекла шлемов или отвернув головы от слабого света скафандров своих товарищей.

Вабслин ещё немного побродил по станции, потом тоже улёгся, и всё стихло. Хорза установил телесенсор так, чтобы он подал сигнал тревоги, если заметит что-нибудь выше определённого минимального уровня движения.

Спал он беспокойно. Его разбудил кошмар.

За ним по гулким докам и тихим, покинутым кораблям гонялись привидения, и если он поворачивался к ним, их глаза выжидали, как мишени, как рты; и эти рты проглатывали его, и он падал в чёрный рот глаза, мимо его ледяного края, мёртвого льда вокруг холодного, глотающего глаза, а потом уже не падал, а бежал, бежал со свинцовой, вязкой медлительностью сквозь костяные пещеры своего собственного черепа, который медленно растворялся; холодная планета, пронизанная туннелями. Он ударялся о крошащийся, никак не кончающийся ледяной вал, пока обломки его не охватили, и он, пылая, снова падал в ледяной туннель, и пока он падал, из горла холодного льда-глаза и его собственного рта поднялся звук; от этого ему стало ещё холоднее, чем от льда, и звук сказал:

— ИИИиии…

СОСТОЯНИЕ ИГРЫ: ТРИ

Фел'Нгистра находилась там, где ей больше всего нравилось: на вершине горы. Она только что совершила свой первый настоящий подъем после перелома ноги. Это была относительно безобидная вершина, и она выбрала самый лёгкий маршрут. Но теперь, забравшись наверх и впитывая в себя окружающее, она пришла в ужас от того, в каком плохом физическом состоянии находится. Вылеченная кость, конечно, ещё немного болела где-то глубоко внутри, но и мышцы обеих ног тоже ныли, как будто она только что влезла на вдвое более высокую гору да ещё с полным рюкзаком. Потеряла всякую форму, сказала она себе.

Она сидела на самом верху гребня и через белые вершины пониже смотрела на острые лесистые зубцы предгорий и холмистую местность, где чередовались луга и рощи. Вдали простиралась равнина, на солнце сверкали реки, а границу образовывали горы, где стояла хижина, её жилище. Далеко внизу, в долинах под ней кружили птицы и иногда с равнины долетали вспышки света от движущихся отражающих поверхностей.

Какая-то её часть вслушивалась в далёкую боль в кости, фиксируя её; потом она отключила это гложущее чувство. Фел не собиралась развлекаться; она поднялась на гору не для того, чтобы только насладиться видом, а преследуя определённую цель.

Для неё много значил сам подъем; протащить этот мешок костей и плоти всю дорогу, а потом смотреть, потом думать, потом быть. Во время выздоровления она в любое время могла подняться сюда на флайере, но не делала этого даже тогда, когда предлагал Джез. Слишком просто. И быть здесь наверху для неё тогда совсем ничего не значило бы.

Фел сосредоточилась, опустила веки, прошла сквозь немой внутренний напев, немагическое колдовство, которым она вызывала духов, погребённых в её генетически изменённых железах.