Всюду жизнь

— Федя, милый, прости меня! У тебя настоящий талант! — Катя залюбовалась своим портретом. Она вдруг многозначительно посмотрела на него и спросила: — Ты, конечно, хорошо чертишь?

— Как бог! — не дав сказать Федору, ответил за него Вадим. — По начерталке, графике и архитектуре он первый на факультете!

Катя обрадованно воскликнула:

— Все, Федечка, решено: ты будешь делать мне курсовой проект по городским гидротехническим сооружениям! — Она покосилась на Станислава и неожиданно, совсем как озорная девчонка, показала ему язык. — В нашей группе нет ни одного талантливого парня!

— Конечно… если я смогу тебе помочь… я готов, — скрывая охватившую его радость, согласился Федор. Да что бы он не сделал ради того, чтобы видеть Катю! А теперь это будет даже как бы узаконено! Все происходило как во сне: еще час назад он с тоской думал, что больше не увидит незнакомую девушку.

— Счастливый ты человек, Устьянцев, что бог дал тебе такие способности, — вздохнула Катя. — Для меня же начертить элементарный куб в аксонометрии — пытка!

— Меня в дрожь бросает при одном упоминании о начерталке: я три раза сдавала ее! — передернула плечами Лина.

«А! Вот и обнаружилось несовершенство Кати: она не умеет чертить!» Федор улыбнулся: человеку, лишенному пространственного воображения, трудно быть строителем. И привел слова Маркса о том, что пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей — архитекторов, но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове.

Видно, Станислав был задет тем, что Федор будет помогать Кате, и хотел во что бы то ни стало оспорить его мысли и доказать всем, что тот не прав.

— Ты очень много требуешь от рядового инженера! Времена Баженова и Растрелли, когда один человек и проектировал и строил здания, прошли! Теперь проект простейшего жилого дома разрабатывают десятки инженеров и архитекторов и каждый решает очень узкую задачу.

— Это-то и плохо! Это мешает проявиться в проекте личности творца, его индивидуальности! — ответил Федор.

— Наверное, поэтому у нас так много безликих, унылых построек! — поддержал его Вадим.

Они еще долго болтали о самых разных вещах, наслаждаясь небывало теплым вечером — молодые, свободные, беспечные, уверенные в себе, — а когда стемнело и зажглись фонари, пошли к метро «Кропоткинская». Вадим и Станислав поехали провожать своих девушек, Федор был лишним, и ему пришлось попрощаться со всеми у входа.

Но он не был расстроен. Разве того, что он познакомился с Катей и будет встречаться с ней, мало, чтобы чувствовать себя счастливым? Он еще ощущал на своей руке тепло Катиной ладони, оно разлилось по всему телу и наполнило его восторженным ожиданием чего-то необыкновенного, светлого и радостного. С удивлением оглядывал вечерний город и не узнавал его, он казался небывало оживленным и праздничным. Все радовало Федора, все ему нравилось. И слепящие фарами, поблескивавшие стеклами мчавшиеся плотными стадами автомобили, и неповоротливо пробирающиеся среди них неуклюже-смешные, тупорылые троллейбусы, и то вспыхивавшие, то гаснущие над крышами домов синие, красные и зеленые буквы неоновых реклам. Сквозь ветви серебристых елей, росших около бассейна «Москва», Федор увидел в небе звездную россыпь, и деревья показались ему увешанными крошечными лампочками, как в новогоднюю ночь.

Он шел в толпе спешивших по улицам людей, озабоченных, поглощенных своими мыслями, занятых какими-то будничными делами, — они даже не подозревали, какое драгоценное чувство нес в себе Федор, и он подумал о них: «Люди, дорогие вы мои человеки, ну что же вы такие хмурые, скучные? Оглянитесь вокруг — ведь жизнь так великолепна!»

3

На другой день на лекциях Федор не записал ни строчки. Он лишь раскрыл общую тетрадь, поставил дату и стал рисовать голову Кати. Линии ее лица, шеи, плеч были так правильны и пластичны, что их, кажется, можно вычерчивать по лекалу, и ему доставляло наслаждение соединять их в портрет, оживающий на бумаге. Но ему все казалось, что он не мог уловить переменчивого, зыбкого выражения ее лица: уверенного, умного, насмешливого и в то же время неудовлетворенного, охваченного какой-то смутной тревогой, будто она все время напряженно ждала чего-то важного, — и он снова и снова набрасывал портреты Кати. Вадим заглянул в тетрадь:

— Удивительно похожа. Тебе удалось схватить ее изумительную лебединую шею.

— Лебединая шея — это словесный штамп, дорогой Ваденька! Ее шея — это горло греческой амфоры. Смотри! — Федор несколькими росчерками набросал контуры древнегреческого кувшина.

— Ты прав. Совпадение идеальное, — согласился Димка. — Но влюбляться не советую: говорят, холодна, как это глиняное произведение гончарного искусства. К тому же у нее множество поклонников.

Но Федор не послушал друга.