Всюду жизнь

Изыскатели свертывали лагерь, жена Радынова готовила на костре последний ужин. Иван Сергеевич сидел у огня и подкладывал дрова. Федя с тоской думал, что вот все погрузятся в моторный баркас и уедут и он, наверное, никогда не увидит Ивана Сергеевича, и торопливо перебирал в памяти, о чем еще не спросил его.

— Когда же начнется стройка? — задал он беспокоивший его вопрос.

Иван Сергеевич ответил, что, видно, потребуется несколько лет, чтобы подготовить проект электростанции.

— Несколько лет? — сердце у Феди опустилось: он-то полагал, что работа начнется будущей весной.

Иван Сергеевич успокоил его: гидроэлектростанции строятся долго, так что и ему достанется поработать на стройке. А пока надо учиться, чтобы принести стройке больше пользы. Достал из ящика толстую книгу, написал что-то на ее первой странице и вручил Феде. На синем переплете золотыми буквами оттиснуты фамилия и инициалы Ивана Сергеевича, а под ними название: «Гидротехнические сооружения». Значит, эту книгу написал Иван Сергеевич! Он впервые видел человека, который пишет книги! Федя прочитал надпись: «Федору Михайловичу Устьянцеву, будущему строителю Сибирской ГЭС, от автора».

Федя не расставался с этой книгой, перечитывал ее снова и снова. Хотя в ней было много формул, графиков и расчетов, недоступных его пониманию, основное содержание книги он понял и усвоил, целые страницы мог пересказывать по памяти.

Неопределенные, расплывчатые и туманные мечты о будущем — он то хотел водить белоснежные теплоходы по Студеной, то быть инженером лесного хозяйства, то художником, то геологом — приобрели определенность и отчетливость, он убедился и стал всем доказывать, что нет нужнее и интереснее дела, чем строить огромные электрические станции на могучих сибирских реках!

Фантастическая картина, которую вдохновенно рисовал Иван Сергеевич в тот хмурый день предзимья на пустынном берегу Студеной, навсегда запала в душу Феди, и он решил отдать все свои силы тому, чтобы мечта ученого превратилась в действительность.

Глава седьмая

1

Яркий июньский день. На крыльце стоит девушка. Солнце освещает девушку, и контуры ее фигуры в коротком белом платье очерчены пламенной каймой. Пронизанные жаркими лучами соломенные волосы пылают на голове, и вся она кажется сотканной из солнечного света.

Федор приближается к дому учителей по взгорку, поросшему молодой, ярко-зеленой травой, щурясь от солнца, бьющего ему в глаза. Перед домом на траве суетились голуби с карминно-розовыми лапками; когда он подошел к ним, они с шумом взлетели из-под ног и уселись на крыше.

— Федор, как ты кстати! — взмахом левой руки встречает его Хоробрых, разговаривающий с девушкой на крыльце. — Это именно тот человек, который вам нужен, — обращается к девушке художник. — Великолепно знает округу, прекрасно чертит и рисует!

Девушка первой протягивает ему маленькую руку и, улыбаясь, говорит:

— Светлана Юренева!

Голос ее высокий и звонкий, будто в горле дрожат маленькие стеклянные колокольчики.

Светлана! Как подходит ей это имя! Ее улыбающееся лицо излучает сияние, белое платье тоже светится.

Федор пробормотал свое имя и перевел растерянный взгляд на художника. У того сегодня праздничный вид: он в новой светлой рубашке с подвернутым рукавом, с непокрытой головой, довольный, оживленный. Он объясняет, что Светлана Сергеевна — сотрудница Красноярского краеведческого музея. Приехала сделать обмеры и чертежи старинных построек в районе. Ей требуется помощник. Учитель уверен, что Федор справится с этой работой.

Теперь Устьянцев понял, почему Хоробрых сегодня радуется. Еще в интернате он помогал художнику делать рисунки острога в Усть-Ковде, которые тот послал в область, требуя предотвратить гибель и уничтожение памятника русского деревянного зодчества.

Предложение художника было неожиданным. Федор уже два года работает на лесопункте в Улянтахе, у него начался отпуск, он приехал повидать учителя и купить в раймаге детский велосипед для пятилетней сестренки Танюшки.

Он еще раздумывал, что ответить, когда почувствовал на себе взгляд Светланы Сергеевны и встретил ее глаза; они были того серовато-синего цвета, который у художников называется берлинской лазурью, и смотрели лениво-томно, бездумно и отрешенно, будто не замечая его, но в то же время в них было что-то тревожащее, загадочное, он ощутил, как его губы охватил сухой жар волнения от того, что она смотрит на него, и понял, что перед ним не девушка-школьница, как ему показалось издали, а молодая женщина, ей было немногим больше двадцати, и подумал, что был бы счастлив работать вместе с нею, и сказал, что у него как раз начался отпуск и он мог бы помочь ей, если справится.

— Об этом и задумываться нечего: прекрасно справишься! — горячо проговорил Хоробрых и протянул перед собой руку: — Я бы и сам взялся… да видишь… Главное, работа для тебя очень интересная, творческая! И очень важная: мы наконец добились, что наши сокровища перестанут ломать, растаскивать на дрова, переделывать и возьмут под государственную охрану!